Сущий дьявол

Морнингхолл столь выразительно сжал кулаки, что подрядчик буквально пулей вылетел в другую комнату. Ошеломленная Гвинет повернула голову к маркизу, который уже сел за стол и извлек толстый гроссбух из своего ранца. Подняв голову, он встретил ее взгляд.

Гвинет увидела нетерпение и вызов в его глазах. Она медленно опустилась на стул рядом.

— Должна сказать, Морнингхолл, мне не очень по душе ваши методы, но думаю, что именно они могут принести результат.

Маркиз, открыв гроссбух, стал методично листать страницы.

— У Ротшильда репутация обманщика, лгуна и пройдохи. Вероятно, вы очень скоро поймете, почему я хотел застать его врасплох, отсюда наш неурочный приход. С такими людьми, как он, иначе обращаться нельзя.

Морнингхолл нашел нужную страницу, откинулся на спинку стула и устремил свой проницательный взгляд на Гвинет. От этого взгляда удава ей стало не по себе.

— Почему вы так смотрите на меня, Морнингхолл?

— Я просто смотрю — и все.

— Если вы хотите запугать кого-нибудь, то запугивайте Ротшильда, а не меня.

— Разве я пугаю вас?

— Я не намерена отвечать на этот вопрос.

Он лишь понимающе улыбнулся и устремил глаза ниже: на ключицы, грудь, которая вдруг заполыхала под платьем.

— Морнингхолл!

— Право, леди Симмз. Неужели вы думаете, что я сейчас вскочу со стула — он плутовски поднял бровь, — и стану вас насиловать?

При одной мысли об этом у Гвинет все затрепетало внутри. Вспыхнув, она опустила голову и стала искать в своем ридикюле блокнот.

— Я даже не знаю, что и думать о вас, Морнингхолл. Вы человек со многими лицами и способны преподносить сюрпризы. — Гвинет вспомнила, как он насторожился и рассердился, когда она «обвинила» его в том, что у него есть сердце. Хлопнув блокнотом о стол и подавшись вперед, она перешла в наступление, чтобы погасить его атаку. — Я до сих пор удивляюсь, как это вы проявили сострадание к этому мальчику.

Морнингхолл уткнулся в гроссбух, лениво перелистывая страницы.

— Я уже говорил, что это чувство вины, а отнюдь не сострадания.

— Вы совсем не такой жестокосердный, каким себя считаете. История с мальчиком это подтверждает.

— Да, сатана тоже показался Еве весьма приятным, а кончилось все грехопадением.

— Сатана прежде был одним из ангелов Бога.

— Я не ангел.

— Разумеется, нет, однако же вы пожалели мальчишку, взяли его под свою опеку. А сейчас изучаете эти скучные записи, копаетесь в цифрах — зачем? Это вам подсказывает совесть? Или сердце, которого у вас нет?

— Желание поскорее развязаться с вами, — сердито буркнул Морнингхолл.

— Сделайте еще попытку, Морнингхолл. Я вам не верю. Я вижу в вас искру доброты и готова сделать все, чтобы она не угасла.

Гвинет откинулась на спинку, победно улыбаясь, глаза ее сияли из-под надвинутой до бровей шляпки.

Морнингхолл медленно поднял глаза, его рука замерла на странице, которую он собирался перевернуть. Он ничего не сказал, лишь вперил в нее свой взгляд и смотрел до тех пор, пока ее самоуверенная улыбка не погасла. Гвинет вновь напряглась и опустила руки на колени, словно собираясь вскочить и убежать.

— Что вы сказали? — тихо спросил он.

— Я… я сказала, что в вас есть доброе начало и что…

— Во мне нет ничего доброго, — прорычал Морнингхолл с такой яростью, что глаза у Гвинет округлились и она, побледнев, поникла.

«Ничего доброго нет», — с яростью подумал он, отводя взгляд от Гвинет и с раздражением переворачивая страницу. Уже одна мысль о том, что в нем есть нечто доброе, пугала его, делала беспомощным. Доброе начало способно привлечь внимание людей к нему, заставить их заглянуть внутрь его души, проникнуть в душу — и это вселяло в него отчаянный страх, который он ощущал всем своим существом. Он станет уязвим, и люди воспользуются его уязвимостью, унизят и растопчут. Лучше оставаться жестоким и резким, держать людей на расстоянии, а еще лучше, чтобы тебя боялись, боялись настолько, что не смели бы бросить вызов.

— Морнингхолл, я не имею в виду…

— Я сказал: во мне нет ничего доброго! — с яростью повторил Морнингхолл. Он так решительно перевернул страницу, что едва не вырвал ее. — Нет ничего достойного восхищения и любви! Даже моя покойница мать это знала! Она всякий раз напускалась на меня, когда я хотел обнять ее, и швыряла в меня бутылкой, если я упорствовал в своем желании! Да и остальные были не лучше, и, несмотря на добрые слова, сказанные вами в саду, я знаю, что и вы ничем не отличаетесь от других!

Гвинет смотрела на маркиза в полном смятении. Он дышал часто и тяжело. Он едва не вырвал еще одну страницу из гроссбуха. Как случилось, что она видит его таким, каким он никогда не был? Ей, как и другим, не дано почувствовать тот мрак, ту безысходность, в которой он жил долгие годы — с обуглившимся сердцем, с парализующим его отчаянием, с завистью, яростью и ненавистью к себе. Она была свет, он — тьма. Она — добро, он — зло. Тьма ненавидит свет, она прячется от него, и здесь ничего нельзя изменить. Ничего! Глупая женщина, ей нужно бежать, бежать как можно дальше и как можно быстрее, пока еще не поздно.

«Она подобралась слишком близко, старик, берегись!»