Сущий рай

Подобно многим своим товарищам по несчастью, он начал осмысливать свое недовольство. Он прочел «Коммунистический манифест» и неожиданно для самого себя согласился с ним; он снова стал штудировать «Капитал». Экономика сделалась его излюбленной темой, и, забывая о своем критическом отношении к логическим системам, оставляющим без внимания живого человека, забывая и о своей некомпетентности в вопросах математики, он зарылся в пространные и убедительные экономические трактаты, которые обещают доставить всем богатство и досуг при помощи какого-то финансового трюка.

На самом деле он просто пытался получить ответ на назойливый вопрос: почему личность — почему я должен быть нищим и угнетенным в мире потенциального изобилия?

Действительно, этот вопрос напрашивался сам собой, а ответ на него можно получить, перебравшись через океан крови и насилия.

В разгар этого увлечения самой ненаучной из наук, в которой с таким успехом подвизаются шарлатаны, Крис был встревожен вмешательством внешнего мира и своего собственного прошлого. Марта переслала ему письмо от Гвен, умолявшей его немедленно явиться к ней.

«У меня большая неприятность. И кроме вас мне не к кому больше обратиться за советом и помощью. Хоть я и не упрекаю вас, виноваты в случившемся отчасти вы. Вы придете, не правда ли?»

Она ни одним словом не намекала, что это за «неприятность», и в первую минуту у Криса возникло подозрение, что, может быть, это просто хитрость, чтобы снова увидеться с ним. Но в письме звучало такое искреннее отчаяние, что Крис решил, во всяком случае, узнать, в чем дело.

Как только Крис увидел Гвен, он понял, что поступил правильно, откликнувшись на ее призыв. Ее вид поразил его. Глаза у нее были красные от слез и бессонницы, лицо бледное и осунувшееся от волнения и тревоги. Вся теплота и нежность их былой близости снова вернулись к нему.

В ответ на его расспросы Гвен весьма вразумительно начала с того, что расплакалась и разрыдалась так горестно, что Крису, как он ни предостерегал себя от подобных фамильярностей, пришлось утешать ее в своих объятиях. Но ее жалкое состояние встревожило его.

— Что случилось? — взволнованно спросил он. — Возьмите себя в руки, Гвен, и расскажите мне.

— Я, я не знаю, не знаю как, — жалобно всхлипывала она. — Это все так… так гадко и ужасно — и — ах, Крис! Я так боюсь!

— Ну полно, полно! — стараясь успокоить ее, Крис гладил ее руки. — Расскажите мне, в чем дело, и мы вместе что-нибудь придумаем.

— Так вот, когда вы ушли от меня…

— Ну?

— Мне стало вдруг так одиноко и…

— Понимаю. Говорите, говорите, — подбодрил он, когда она снова замолчала.

— И я стала ходить по дансингам и — нет, я не могу вам рассказать!

— Вы должны.

— Ах, вы будете так презирать меня…

— Да что вы, что вы? Я только хочу помочь вам.

— Я… понимаете, до вас меня так долго никто не любил… и после того, что между нами было, мне так хотелось любить… я… в дансинге был один молодой человек…

«Какие же мы жалкие жертвы своих инстинктов, — подумал Крис, потрясенный. — И в каком же фантастическом обществе мы живем, если молодых мужчин не подпускают к женщинам, а женщины faute de mieux [15]обращаются в дансингах к сутенерам. Несчастная Гвен!»

— Я, кажется, понимаю, — ласково сказал он. — Это было неосторожно, но очень естественно. Вы не должны чувствовать себя преступницей. А что случилось потом?

— Он начал требовать денег, — прошептала Гвен, и выражение ужаса появилось на ее лице. — Я дала ему пятьдесят фунтов. Потом еще пятьдесят. Однажды ночью он сказал, что ему нужно пятьсот, для каких-то его планов, не знаю для чего. Тогда я испугалась, потому что поняла, что это никогда не кончится. Я сказала, что у меня нет таких денег. Он очень разозлился и наговорил мне гадостей. Так как я все не соглашалась, он… он ударил меня…

— О господи! — Крис отшатнулся, словно его самого ударили.

— Потом он ушел, а через два дня вернулся и сказал, что, если я не заплачу тысячу фунтов через неделю, он возьмет мои письма к нему и покажет их…

— Шантаж! — воскликнул Крис. — Мы это быстро прекратим. Я знаю одного хорошего юриста и…

— О, я этого не вынесу, — простонала Гвен. — Я умру от одной мысли, что нужно идти в суд…

— Ваше имя не будет оглашено, — убеждал Крис. — А если вы этого не прекратите, он выманит у вас все деньги, до последнего пенни, и доведет вас бог знает до чего…

Но Гвен не слушала. Она была охвачена безотчетным непостижимым страхом. По-видимому, «Джиму», кто бы он там ни был, удалось так запугать ее, что страх передним побеждал все остальное. Крис продолжал говорить, больше для того, чтобы успокоить Гвен звуком своего голоса, так как убедить ее он не надеялся. Какой смысл аппелировать к разуму, когда человек весь во власти бессознательного страха?