Сущник

Натянув на себя накидки, они со смехом скатились вниз по ледяной дорожке. Затем Марик, сидя на снегу и держа Ритины ноженьки на своих коленях, не спеша затягивал ремешки на её коньках. Первые же шаги по льду едва не закончились для Марика плачевно – конёк задел камень, и он с трудом удержал равновесие. Неподалёку дети вместе со взрослыми играли в подобие кёрлинга, катая камни по льду, и пришлось перебраться через насыпь в соседний пруд. Народа там было больше, со всех сторон раздавались смех и оханья падающих на каток тел. Не стесняясь ботов, Марик обнял подругу за талию и повёл в танце, вспоминая детские навыки – как они катались на Великих Озёрах в ролевике про индейцев-ирокезов. Уже тогда он понял, что, обнявшись и танцуя, проще держаться на льду. Спустя полчаса Рита призналась, что страшно проголодалась. Марик хотел отшутиться: «Даблы тоже хотят кушать?» – но не стал напоминать о физиологии гэст-питания. В реальности все вкусняшки, поглощаемые даблом, сублимировались в нутриенты – аминокислоты, витамины, микроэлементы и жировые эмульсии, вводимые в организм гэстящего через браслеты внутривенного питания.

Они прошли улочку до конца, когда увидели что-то похожее не средневековый общепит. Рита остановилась поговорить с женщиной, волочившей вязанку хвороста. Объяснялись они жестами, диалог затягивался, и юноша двинулся дальше. Вдруг он увидел перед собой перегородку. Знакомое мерцание словно бы запотевшего воздуха. Бессознательно Марик протянул руку и ладонь стала невидимой – стенка её поглотила. «Что за чертовщина!» – ругнулся парень и шагнул вперёд.

Ослепило солнце. Жаркое, южное. Марк обернулся, чтобы увидеть Риту, но улочка была другая – пыльная от небольшого ветерка, песчаная. И дома другие – грубые стены из булыжника и почти плоские деревянные крыши, черневшие на фоне далёких голубых гор. Никого на улочке не было, только собака навстречу трусила… Он в самой матрице, в Магистрали! В панике Марчик бросился назад, откуда пришёл, но добежал до ближайшего дома и остановился. «Нет, так не пойдёт, – попытался себя успокоить. – Надо вернуться на то же место и поискать эту стену, перегородку, мембрану – или что там было на самом деле!» Место, к счастью, запомнилось – у коровьей лепёшки. Вот в пыли и мокрое пятно от растаявшего снега… Встал недвижимо, стараясь утихомирить бьющееся сердце. Лишь когда сознание отрешилось от этих домов, гор, собаки, которая глядела ему в спину, в воздухе проявилась лёгкая изморось, и Марик осторожно туда вступил.

Рита стояла рядом, глядя куда-то в сторону.

– Кого ищешь? – бодро окликнул Марик.

– Фу, напугал! Ты откуда взялся?

– Из матрицы.

– Шуточки твои… Разыгрываешь, – протянула с сомнением Рита, заметив странное на лице Марика, словно черты его окаменели. – Отсюда в матрицу нельзя попасть.

– А я ходил…

– Посмотреть, что там за горами? Не шути так больше, я чуть с ума не сошла!

– Безумная Грета из тебя не получится, у тебя все сковородки на месте, – Марик решил подыграть Ритке, чтобы её не пугать. – Уже и пошутить нельзя?

– Что-то расхотелось мне обедать, – вздохнула девушка. – Пойдём обратно.

В библиотеке они простились – после обнуления даблов каждый окажется у себя дома, а в ковчеге уже вечер, только утром в академии встретятся.

Вечером следующего дня он отправился в Библиотеку один. Всё повторилось – мерцающая стена, пыльная улица, каменные дома. Марик, отметив место перехода, прошёлся по городку. Дома стояли редко, меж ними зеленели сады, в которых деревья ломились от душистых, наливных яблок. Самым многолюдным местом оказалась гостиница со знакомой вывеской – на ней был нарисован коленопреклонённый монах с нимбом, а над ним возвышался олень с красивыми рогами. Точно такую же вывеску он видел в «Охотниках на снегу» – там гостиница стояла на вершине заснеженного холма, от неё и начиналось путешествие по картине. По всему выходило, что оттуда он попал в Альпы, причём итальянские – боты, к кому обращался Марик, отвечали на этом языке.

Вот так задачка! Какая связь между фламандским и итальянским городками? Марик повторил опыт с «Вавилонской башней» и, найдя мембрану перехода, попал на шумную, многоязыкую площадь в Антверпене, где выяснил, какой там год на дворе – 1563-й. А из картины «Битва Масленицы и Поста» переход вёл в 1559 год, в деревушку Вейлре близ нидерландского Маастрихта. Исследовать «Безумную Грету» Марик уже не стал – голова и так шла кругом.