Сущность

– Доброе утро, Карлотта, – мягко поздоровался он.

– О, доброе утро, Гэри, – ответила она, скромно запахивая халат у горла.

На ее лице появились маленькие морщинки – вокруг глаз и в уголках губ. Но в нем чувствовалась жизненная сила. Та самая звериная, но умеренная грация. Именно это лицо тысячу раз всплывало в его снах.

– Я слышал, ты плохо спишь, – сказал он.

– Ну да, – призналась она. – Снотворное оказалось слишком слабым.

– Я пытаюсь снять тебя со снотворных, Карлотта.

– Мне становится страшно… совсем немного.

Шнайдерман улыбнулся. Он посмотрел на нее серыми, искрящимися глазами.

– Я бы хотел встретиться после завтрака, – сказал он. – Можно прогуляться по саду.

– Да. Будет здорово.

Гэри закрыл дверь. Две медсестры ему улыбнулись. Ходили слухи, что у Шнайдермана среди пациентов была любимица. Он был таким собранным, даже резким при нарушении дисциплины и его установок. Но не в палате 114-Б, Карлотты Моран, параноидальной шизофренички, – когда доктор открывал эту дверь, то сразу смягчался, от него исходило какое-то сияние, и он снова становился почти что мальчишкой, полным энтузиазма и чувства юмора.

Шнайдерман быстрым шагом направился в свой кабинет. Группа репортеров пришла осмотреть помещение. Большинство психиатров ненавидели такое вмешательство. Но Шнайдерман приветствовал и даже поощрял. Он хотел, чтобы государственная помощь психически больным людям стала общепринятым фактом.

Перед обедом он встретился с Карлоттой.

– Я получил письмо от твоей матери, – сказал Гэри.

– Да?

– С детьми все в порядке.

– Замечательно, – отозвалась женщина.

Сегодня она казалась рассеянной. Обычно в течение дня она реагировала инстинктивно, как нормальный человек. Только к вечеру она становилась такой – отстраненной, а затем испуганной.

– Ты бы хотела их увидеть? – спросил он.

– Да. Но сначала я хочу поправиться.

– Я могу организовать визит.

Карлотта улыбнулась, прикрывая глаза от жаркого солнца. Трава была зеленой, ее поливали ряды ленивых опрыскивателей. Рядом под присмотром играли дети, их смех звучал ясно и тепло.

– Возможно, скоро, – ответила Карлотта.

Шнайдерман изучал лицо, к которому никогда не прикасался, шею, которую никогда не целовал. И все же, в некотором смысле, он стал ей очень близким человеком, своего рода ангелом-хранителем.

– Я бы хотел уменьшить дозу успокоительного.

– Нет…

– Ты зависишь от них. Мне это не нравится.

– Нет, пожалуйста…

– Совсем чуть-чуть. Понемногу. Это не больно.

– Я боюсь.

– Ты же знаешь, что бояться нечего, – он взял ее за руку и нежно сжал. – Ради меня, Карлотта? Попробуй. Будем каждым вечером уменьшать по чуть-чуть. И посмотрим, что будет.

– Хорошо, – мягко отозвалась она, улыбаясь.

– Что смешного?

– Ты правда обо мне беспокоишься, да?

Шнайдерман покраснел.

– Я твой врач. Кроме того, ты и так все знаешь, я тебе говорил.

– Не стоит. Ты помнишь, что я сделала с твоей карьерой. Из-за меня ты оказался в этой паршивой…

– Я рад быть здесь. Мне нравится моя работа. Правда. Поверь.

– Вы так и не выросли, доктор Шнайдерман. Ты остался таким же маленьким мальчиком. Знаешь, тебе бы жениться.

Шнайдерман покраснел еще сильнее.

– Моя личная жизнь… вполне удовлетворительна.

Они рассмеялись. Когда лучи послеполуденного солнца пробились сквозь листву деревьев над головой, Шнайдерман задумался, не обрел ли счастье каким-то непостижимым, странным образом. То самое, в которое теперь мало кто верил. Еще и в месте, которое большинство избегает, как самых страшных кругов ада. И все же это правда. В некотором смысле – по крайней мере, в течение дня – сейчас, когда они были вместе, на легком ветерке, они не чувствовали беспокойства и нервозности. Они знали друг друга досконально, без малейших недоговорок. Но каждый день Шнайдерман наблюдал за ее переменами как в теле, так и в выражении лица. Карлотта оглядывалась по сторонам. Становилась одержимой растущими тенями. Нервничала. Казалось, она боялась наступления ночи.

Или ждала ее?

Позже тем вечером Шнайдерман, по своему обыкновению, прогуливался мимо палаты 114-Б.

– Как она? – спросил он.

– Слегка беспокойна, – ответила медсестра.

– Она приняла успокоительное?

– Да, сэр. Только пять миллиграмм.

– Да. Отлично.

Шнайдерман осмотрел палаты дальше по коридору. Мальчик, страдавший тяжелой формой аутизма, бился головой о стену. Его пришлось связать, чтобы он не навредил себе. Шнайдерман пытался получить грант, субсидию, что угодно, чтобы выписать мальчика из больницы и обеспечить профессиональный уход, которого тот заслуживал.

Гэри вернулся в палату Карлотты.

– Она спит, сэр. Скорее дремлет.

– Хорошо. Можешь идти.

Шнайдерман подошел к крошечному окошку в двери. Его лицо прижалось к стеклу.

Карлотта лежала под тонкими простынями. Лунный свет мягко омывал ее лицо. Черные волосы разметались по подушке. Доктору показалось, что ее ноздри раздулись. Он заметил, что ее волосы влажные от пота.

Она что-то шептала.

Он не расслышал. Пришлось приоткрыть дверь.

– Пожалуйста, о, пожалуйста… о, о…

Это был жуткий звук. Она стонала в экстазе или в ужасе – протестуя против насилия?

– Ооооо…