Саске был поражен, нет, не церемонией, он был поражен теми ощущениями, той атмосферой, той обстановкой, в которой он оказался и которой, как омега, проникся особенно остро. Это было… волшебно. Да, пожалуй, именно таким, нетривиальным, словом подросток мог описать то, что видел и ощущал. Увиденное завораживало, слова клятв брачующихся проникали душу, оставляя на ней жаркий, запоминающийся отпечаток, ментальные ощущения кружили голову, и Саске казалось, что он едва стоит на ногах, раскачиваясь со стороны в сторону, поддаваясь колебаниям энергетики, которая мерно вихрилась вокруг нареченных. Он, как повязанный, чувствовал все, и не только Итачи, а и Дея. Странно, конечно же, но, похоже, нерушимая связь между Истинной Парой была очень тесно переплетена со связью повязанных, от чего ментальные нити между ним и братом в буквальном смысле звенели от насыщенности эмоциями. Саске переживал все это и задыхался, но в приятном значении этих слов, испытывая ту же эйфорию и то же счастье, которое испытывали и новоявленные супруги. Омега пытался запомнить эти ощущения, пытался впитать их до грамма, запечатлеть в своей душе, чтобы когда-нибудь ощутить, сравнить и понять, что он тоже встретил своего альфу, возможно, свою Пару, на что Саске, чувствуя связь между братом и его супругом, очень надеялся.
Сасори, как и подобает второму свидетелю, подтвердив добровольность союза и законность его заключения своей подписью, сделал шаг назад, позволяя церемониймейстеру произнести заключительные слова и официально огласить брачующихся супружеской парой. Пожалуй, впервые за последнее время Акасуне было трудно сдерживаться, ведь вокруг бурлило столько эмоций, альфы ментально абсолютно не сдерживались, биополя омег эмоционально вибрировали, отзываясь на сакральность и проникновенность церемонии, но при всем при этом привычная маска бездушья так и не дрогнула на лице красноволосого, а его сущность даже не встрепенулась, хотя и была на грани того, чтобы вновь заявить о себе миру. Да, Сасори был сильным альфой, когда-то, но он настолько долго притворялся бетой, что даже сейчас, видя радостную улыбку на лицах друзей, понимая, что они счастливы и любят друг друга, не проявил ни единой эмоции, поздравив молодоженов несколькими скупыми фразами. Возможно, позже, когда завершится вся эта кутерьма, Итачи упрекнет его в бесчувственности, но Акасуна по-другому не мог, ведь дай он себе слабину хоть раз, и тогда он уже точно потеряет не только то амплуа невозмутимого беты, которое выстраивал на протяжении семи лет, но и друзей, чего альфе совсем не хотелось. Да, Сасори чувствовал на себе презренные и непонимающие взгляды гостей, особенно со стороны Учих, но он уже давно привык к подобному и предпочел, правда, практически неуловимо для других, отвести взгляд, чтобы не смотреть на первый семейный поцелуй Пары. Завидовал ли Сасори? Пожалуй, да, но он не мог выплеснуть это чувство, не мог испортить друзьям праздник, не мог поставить свои интересы выше выстроенных им же жизненных приоритетов, среди которых явно не было ни чувств, ни эмоций, ни отношений. Раз обжегшись, причем сильно и очень болезненно, Сасори больше не желал испытывать то раздирающее чувство, которое толкало на безумные поступки. Акасуна часто был безумен, раньше, безумен от собственных амбиций, гона и любви. И вот теперь, когда с него сбили спесь, когда он увидел мир в ином свете, когда лишился последнего стимула быть альфой, красноволосый решил, что чувства ему не нужны, что от них нет проку, только лишние проблемы и утраты, так что свою роль свидетеля он исполнял четко, как по инструкции, не отвлекаясь и желая друзьям того счастья, которого не дано было испытать ему самому.