– Да нет, я не имею в виду, что ты слишком много работаешь, хотя и это есть. Радость моя, ты на работе помешана. Говоришь только о служебных интригах, увеличении тиража, усилении конкуренции… «По крайней мере, на рекламе мы зарабатываем больше…», «А эту статью мы полгода назад опубликовали…», «Элли Бенн меня подсиживает…»
– Да, подсиживает.
– Вовсе нет, с чего ты взяла.
Взбешенная его непониманием, Лиза накинулась на мужа:
– Ты понятия не имеешь, что это такое! Они все метят на мое место, все эти двадцатилетние паршивки! Им дай волю, они бы меня живой в землю закопали!
– Если так думаешь ты, совсем не обязательно, что остальные думают так же. У тебя мания преследования.
– Вот и нет. Я говорю тебе все как есть. Им на всех плевать, кроме себя.
– Как и тебе, солнце. Ты тоже стала крутой дальше некуда, увольняешь людей пачками. Вот зачем уволила Келли? Она ведь такая милая, и она всегда стояла за тебя.
Лиза ощутила легкий укол стыда.
– Она не справлялась, ей не хватало жесткости. Мне нужен такой литредактор, который не боится говорить «нет». А добрые и милые девочки вроде Келли тянут журнал назад.
И она снова напустилась на Оливера:
– Мне тоже было не очень-то приятно увольнять ее, если ты об этом подумал. Человек она хороший, признаю, но у меня не было выбора!
– Лиза, по-моему, дело в тебе. Я всегда так думал. Я… – он замолчал, подыскивая слово, – я восхищаюсь тобой, уважаю тебя…
– Но? – резко спросила Лиза.
– Но в жизни это не главное – всегда быть лучше всех.
– По-моему, как раз наоборот, – фыркнула она.
– Но ты ведь уже лучше всех. Ты молода, успешна, чего тебе еще?
– Все дело в том, – проворчала Лиза, – что успокаиваться нельзя никогда.
Как было объяснить Оливеру, что она хочет тем больше, чем больше получает? Любая удача опустошала и гнала дальше в надежде, что там-то, на следующей победе, душа успокоится. Но удовлетворение было недолгим, а успех лишь разжигал аппетит.
– Почему это так много для тебя значит? – в отчаянии спрашивал Оливер. – Это ведь только работа.
Лиза поморщилась. Ничего-то он не понимает.
– Нет. Это… это все, понимаешь?
– Забеременеешь, будешь думать иначе.
Ее вдруг бросило в жар от ужаса. Она ведь не забеременеет. Надо ему сказать. Но все ее попытки и намеки наталкивались на каменную стену его непонимания.
– Давай-ка, солнце, уедем на выходные, – предложил Оливер с натужным энтузиазмом. – Только ты да я, как раньше. Поболтаемся, отдохнем…
– В субботу мне надо заскочить в редакцию на пару часов. Проверить верстку, прежде чем номер уйдет в печать…
– Это можно поручить Элли.
– Еще не хватало! Она нарочно все испортит, чтобы мне насолить.
– Вот видишь, – горько заметил он. – Ты одержима работой, и мне никак до тебя не достучаться, и видимся мы только по делу… И с тобой стало неинтересно.
Так оно и шло – разочарование за разочарованием, ссора за ссорой, нескончаемая череда взаимных упреков, обид, непонимания и отчуждения. Двое, некогда слитые воедино, постепенно разделились и превратились в двух разных людей.
Что-то должно было случиться – и случилось.
В Новый год Оливер нашел у Лизы в сумочке противозачаточные таблетки. Последовала долгая и яростная перепалка, а за нею – глухое молчание. Оливер собрал чемоданы, прихватив один Лизин, и ушел.
44
– Кто сегодня идет за бутербродами? – спросила Лиза.
– Я, – быстро отозвалась Трикс. Слишком быстро. Трикс обожала ходить за бутербродами – не потому, что желала услужить коллегам, но потому, что таким образом еще на час продлевала свой обеденный перерыв. До киоска с бутербродами она шла четыре минуты, еще шесть тратила на то, чтобы заказать, оплатить и забрать коробку. Остальные сорок пять минут бродила по магазинам, а по возвращении в редакцию крыла на чем свет стоит толпу тугодумов в очереди за бутербродами, недоумков-продавцов, не умеющих отличить цыпленка от авокадо, старичка, у которого прямо перед прилавком случился сердечный приступ, так что пришлось расстегнуть ему воротник и побыть с ним до приезда «Скорой»…
И хотя все были завалены работой, и целый месяц вплоть до выхода первого номера «Колин» просветов не ожидалось, ежедневного спектакля с никогда не повторяющимися оправданиями невольно ждали.
Потом Трикс садилась, пятнадцать минут ела бутерброд, смотрела на часы и сообщала:
– Час пятьдесят семь, я ухожу на обед, увидимся в два пятьдесят семь.
Не успела Лиза уйти, как пришел Джек. Он сразу прошел к себе в кабинет, а в редакцию влетел отсутствовавший с утра Келвин. Он был на пресс-конференции.
– Угадайте, что скажу, – выдохнул он. – Потрясающая новость!
– Что?
– У Джека с Мэй все кончено.
– Не свисти, Шерлок, – презрительно кинула Трикс.
– Нет, правда. Честное слово. Все по-взрослому. Не какие-нибудь там игрушки. Действительно разошлись, и никаких вам разборок, больше недели уже не виделись.
– Ты-то откуда знаешь?
– Я… ну, я видел Мэй в выходные. В «Глобе». Верьте мне, – с нажимом произнес он, многозначительно кивнув в сторону кабинета, – они расстались.
– Боже, ну и клоун ты, – фыркнула Трикс. – Пытаешься сделать вид, будто переспал с нею.