Суси-нуар. Занимательное муракамиедение

– То есть вы рассматриваете оба события как природный катаклизм?

– Землетрясение – это природное явление. А теракт в метро – дело рук человека. Но выплеск насилия произошел с обеих сторон, причем практически одновременно, – и в этом я увидел некую сильную связь, для меня это очень много значило.

– Иначе говоря, в каждом человеке природой заложена своя «порция» насилия, и в определенных условиях она может вырваться наружу?

– Несомненно. Как раз эта тема меня больше всего интересует. И когда эти люди, аумовцы, всё это наворотили, я почувствовал, что не могу об этом не написать.

– А сама вероятность того, что подобная трагедия повторится, что насилие из японцев может выплеснуться когда угодно, – эта вероятность сегодня уменьшилась или возросла?

– Я думаю, вероятность возросла. Когда закончилась «холодная война», когда развалились два враждующих мировых блока – Америки и России, все поначалу верили, что вот, сейчас наступит мир на Земле. Но после заринового теракта 1995 года очень многие стали всерьез опасаться, что человеческое насилие не обуздать никогда.

– Война – не снаружи, война у человека внутри?

– Безусловно. Мне очень сильно кажется, что война фундаментализма с остальными социальными системами продолжается и в нас самих. И прежде чем заниматься анализом столь глобальных вопросов, мы должны как следует разобраться с такими вещами, как «свет» и «тень» у себя внутри. И в романе, который я только что закончил, «Кафка на взморье», мне хотелось написать о том, как эти вещи внутри человека воюют между собой – свет и тень, Судьба и Воля, инь и ян… И ответ на ваш вопрос – оптимист я или пессимист – тоже будет зависеть от того, в какой момент этой борьбы и под каким углом зрения мы будем разделять подобные вещи.

– Степной Волк тоже считал, что борьба между волком и человеком, в принципе, бесконечна…

– Совершенно верно. В «Стране Чудес без тормозов и Конце Света» одновременно существуют два мира: странный мир под названием «Конец Света» – и сегодняшний Токио. Не знаю, как это воспринимают читатели, которые не чувствуют так, как я, – но для меня эти миры действительно параллельны, и мне очень интересно изучать, как они влияют друг на друга.

– То есть, где реальность, а где ирреальность – так вопрос уже не стоит?

– Нет-нет. Ведь реальность то и дело «заглатывает» в себя ирреальность, и наоборот. И так, чередуясь, они обе вертят вещами и событиями нашей жизни.

– В этом смысле то, что вы пишете, очень трудно назвать каким-то обобщающим термином: это не мистика, не фантастика, не детектив… Как вы сами называете жанр, в котором пишете?

– Я в шутку называю это «суси-нуар»[71]. (Смеется.)

– (Вручая визитку.)Как интересно. Ваш неофициальный сайт в России вот уже пятый год называется «Виртуальные суси»[72].

– «Виртуальные суси»? С ума сойти!.. (Смеются все, включая фотографа и секретаршу.)

Если говорить о жанрах… Дело в том, что японские мифы по структуре отличаются от мифов Европы. Взять, например, миф об Орфее. У него умирает жена, он идет в царство Тьмы, чтобы встретиться с нею, переправляется через реку… В Японии тоже есть такой миф, очень похожий. Но у европейцев Орфей очень долго путешествует, поет песни изо всех сил, упрашивает лодочника, терпит лишения всю дорогу. А в японском мифе захотел попасть в подземное царство – и ты уже там. Оно же прямо у тебя под ногами! Никакой дистанции между здесь и там нет…

– То есть кто это решает? Или он сам, когда захочет, может туда попасть?

– Да-да, он сам и решает. Но у европейцев здешний мир и тамошний очень четко разделены, и чтобы туда попасть, ему приходится порядком постараться и помучиться при жизни. И в этом смысле мое ощущение – что мы можем, когда хотим, очень легко туда проскользнуть, – пожалуй, все-таки ближе к японской мифологии.

– Но тогда встает вопрос о Судьбе. О том, можем ли мы контролировать своей волей, попадать нам туда или нет.