К концу Второй книги в монологах Окады всплывает странная фраза: «Добрые вести дают о себе знать тихо»; а буквально – «говорятся тихим голосом». Что же это за голос?
Когда герой плавает в бассейне, к нему приходит Озарение. Именно с тех пор, как потерялся кот, ему стала названивать незнакомка, предлагая секс по телефону. И он наконец понимает, что это – Кумико, которая не бросала его и по-прежнему его ждет, умоляя о помощи.
Цепочка «Нобору Ватая – кот – Кумико – Хонда – Мамия – колодец» наконец замыкается – и наш герой лезет под землю.
– Тебя я знаю очень хорошо, – говорит ему
Я попробовал отыскать в окружающем пространстве подходящие слова, но так и не нашел. Их не было нигде – ни в воздухе, ни под землей.
– Это где-то далеко, – проговорил я. Мускатный Орех улыбнулась.
– Прямо как у Моцарта в «Волшебной флейте». Там принцессу спасают из замка, который стоит за тридевять земель, с помощью волшебной флейты и колокольчиков… Но главное – это борьба царства дня и царства ночи. Царство ночи все время пытается отвоевать принцессу у царства дня. По ходу действия главные герои перестают понимать, кто же прав, кого держат в заточении, а кого нет. В конце, понятное дело, принц соединяется с принцессой, Папагено с Папагеной, а злодеи проваливаются в ад. – Мускатный Орех провела пальцем по оправе очков. – Но у тебя сейчас нет ни птицелова, ни волшебной флейты, ни колокольчиков.
– У меня есть колодец, – сказал я.
Генеральное назначение колодца, как и цель походов в «тот» мир, – усилием мысли воскресить умершую любовь. Но не в смысле «проверить логикой гармонию». «Мысль», в данном случае, – то самое «кокоро», которое соединяет память с человеческой теплотой, о котором так долго твердили нам все практикующие целители. От Достоевского до Андерсена и от Уайльда до Бротигана.
Собственно, на этом можно бы и закончить роман. В колодец слазили, на том свете побывали, осколок зеркала в глазу растопили, перерождение произошло. «Let’s get out of here», – словно говорит нам автор. И возразить ему вроде бы нечего.
Зачем же было городить Третий том?
ГИПЕРРОМАН:
НОВЫЕ ГОРИЗОНТЫ ПОВЕСТВОВАНИЯ
Американские писатели 90-х, безусловно, тоже создали много хорошего, – пишет Мураками в 1995 году. – Но я больше не нахожу у них произведений, от которых захватывало бы дух, чтобы хотелось сказать: «Эх, вот бы и мне написать что-нибудь в этом роде». Рэй Карвер скончался, и даже О'Брайен с Ирвингом <…> что-то больше не предлагают наглядных примеров того стиля, который лично мне показался бы убедительным. Думаю, главная проблема – в качестве самого повествования. По-моему, в последнее время то, как повествуют они, несколько отличается от того, как это хочу делать я. <…> Как ни жаль, я уже не могу согласиться ни с тем, как они завершают повествование, ни со степенью реалистичности такой прозы. Не знаю – возможно, психологические рамки политкорректности постепенно убивают в любой выдумке (fiction) способность интересно финтить…95