Читаем Суси-нуар. Занимательное муракамиедение полностью

В разговоре у него очень малоподвижное лицо, отчего мне сначала немного не по себе. Но чем больше он говорит, тем с ним уютнее. Как и в своих романах, о сложных вещах он говорит очень просто, повседневными словами, не эпатируя, вполголоса, глуховато. И совсем чуть-чуть улыбаясь – как будто слегка «подкалывая» и себя, и меня за то, что приходится, никуда не денешься, играть наши роли «писателя» и «журналиста».

Его секретарша, очень миловидная женщина средних лет, безо всякой традиционной женской услужливости, приносит нам каких-то плюшек-печенюшек и кофе. Я собираюсь с духом – и начинаю.

– Так вышло, что вплоть до конца 90-х годов самыми современными японцами для русских читателей оставались Кобо Абэ и Кэндзабуро Оэ. Хотя наиболее известные свои вещи и тот, и другой создавали примерно в 70-е годы. Иначе говоря, тридцать лет подряд русские не представляли себе, что японцы читают, о чем думают, о чем грустят и над чем смеются. Но вот в 1997 году в России появилась «Охота на овец». Около года текст просто висел в русскоязычной Сети и лишь потом, уже «раскрученный», вышел на бумаге. Вам известно, что вы – первый автор, открывший русскому читателю окно в сегодняшнюю Японию? А также – первый в мире писатель, который завоевал Россию через Интернет?

– Вот как? Это интересно, я об этом не знал… Большое спасибо.


– Перед тем как встретиться с вами, я провел по Сети опрос: «О чем бы вы хотели спросить у Мураками?». Пришло очень много разных вопросов. Прежде всего, читая ваши книги, люди с трудом верили, что это писал японец. Мне даже писали: «Наверно, это наполовину переводчик насочинял, но получилось все равно интересно». Так или иначе, все знают, что солидную часть жизни вы провели в Европе и США, и многие воспринимают вас уже не как японца, а как «гражданина мира». Так ли это? Когда вы вернулись обратно в Японию?

– Я вернулся – когда это было? – кажется, в 1996-м… Да, уже лет пять в Токио живу. Дописал в Штатах «Хроники Заводной Птицы» и поехал домой. И уже в Японии начал писать «Подземку».


– И как, по-вашему, изменилась Япония, пока вас не было? В какую сторону она меняется теперь?

– Меня не было в Японии как раз в тот период, когда «баббл» – экономический «мыльный пузырь» – раздулся до предела: у всех скопилось много лишних денег, цены на жизнь подскочили, все дорожало – земля, акции… И как раз когда этот пузырь лопнул, случились две трагедии подряд: гигантское землетрясение в Кобэ (1995 год) и газовая атака «Аума» в токийском метро. Япония, в которую я вернулся, пребывала в шоке, в полном хаосе. Но я просто чувствовал, что должен вернуться, что мне нужно быть здесь, понимаете?


– О да, это вообще очень похоже на Россию. Как раз в эти же годы происходил развал СССР, и я тоже наблюдал за всем этим из-за границы девять лет подряд…

– Вот-вот! То есть вам тоже, наверно, знакомо это чувство: «пора возвращаться».


Перейти на страницу:

Все книги серии Мураками-мания

Игрунка в ночи
Игрунка в ночи

Никто не скажет о предлагаемой вашему вниманию книге лучше, чем сам автор – наиболее знаменитый мастер современной японской литературы:«Ультракороткие рассказы (вероятно, это странноватое название, но другого мне не приходит в голову) этого сборника на самом деле были написаны для серии журнальной рекламы. Первая часть – для марки одежды «J. Press», вторая – для перьевых ручек «Паркер». Хотя, как видите, содержание рассказов совершенно не связано ни с одеждой, ни с перьевыми ручками. Я просто написал их по собственному вкусу, Андзай Мидзумару сделал для них иллюстрации, а рядом с ними в журнале как-то виновато опубликовали рекламу товара. Серия рассказов для «J. Press» печаталась в журнале «Men's Club», серия для ручек – в журнале «Тайе». Не знаю, насколько эффективными они оказались с точки зрения рекламы, – и, честно говоря, даже думать об этом не хочу».Впервые на русском.

Харуки Мураками

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное