— Нет. Именно тогда, когда я уже решил, что никаких других альтернатив не осталось, случилось маленькое чудо. Произошло оно однажды утром, во время психодрамы.
— Объясните подробнее, как вы проводили психодраму в том конкретном случае, — попросила я, воспользовавшись возникшей паузой, когда Мастерсон раскуривал потухшую трубку.
— Обычно вначале устраивается что-то вроде разминки. В тот раз пациентов построили в ряд и попросили имитировать цветы. Тюльпаны, нарциссы, маргаритки — любые, по собственному выбору. Разумеется, выбор цветка позволял врачу сделать определенные выводы. Эл Хант участвовал в групповом занятии впервые. Описывал круги руками, наклонял голову. — Доктор продемонстрировал движения. На мой взгляд, Мастерсон больше напоминал слона, чем цветок. — Терапевт спросила, какой цветок он показывает, и Эл ответил: «Анютины глазки».[18]
Я промолчала. Мы вызвали из прошлого несчастного, одинокого подростка, и мне было бесконечно жаль его.
— Конечно, сначала мы предположили, что выбор Эла является ответом на отношение к нему отца. — Мастерсон снял очки и тщательно и неторопливо, как делал вообще все, стал протирать стекла носовым платком. — Женственные черты, определенная утонченность, даже хрупкость, несомненно, вызывали насмешки и оскорбления со стороны отца. Однако, как мы вскоре выяснили, дело было не только в этом. — Доктор водрузил очки на переносицу и пристально посмотрел на меня. — Вы знаете о цветовых ассоциациях Эла?
— Немного.
— Анютины глазки — синоним цвета.
— Да. Темно-фиолетового.
— Именно такой цвет получается при смешении синего цвета депрессии и красного цвета ярости, агрессии. Цвет синяков, кровоподтеков, боли. И цвет Эла. Он сказал, что именно такой исходит от его души.
— Очень интенсивный. Цвет страсти.
— Эл Хант и был таким, доктор Скарпетта. Впечатлительным, пылким, глубоким. Вы слышали о том, что он считал себя ясновидящим?
— Кое-что.
— Магическое мышление Эла включало в себя ясновидение, телепатию и многое другое. Особенно отчетливо эти свойства проявлялись в моменты сильного стресса, когда он действительно верил в свою способность читать мысли других людей.
— А на самом деле?
— Эл обладал очень сильной интуицией. — Доктор снова чиркнул зажигалкой. — Должен признать, сделанные им выводы и просто наблюдения часто свидетельствовали о глубокой проницательности, и именно в этом заключалась одна из его проблем. Он ощущал, что думают другие, и чувствовал, а порой как будто знал наперед, как они поступят или что уже сделали. Трудности, как я упомянул в нашем телефонном разговоре, начинались тогда, когда Эл проецировал свои восприятия вовне. Тогда он просто терялся, растворялся в других, возбуждался, впадал в паранойю. Частично потому, что его собственное эго было слишком слабым. Подобно воде, оно принимало форму заполняемого сосуда или, если пользоваться клише, персонифицировало Вселенную.
— Опасная тенденция, — заметила я.
— Да уж. Как-никак, Эла с нами больше нет.
— Итак, по-вашему, он считал себя эмпатом?
— Определенно.
— Но такое заключение представляется несовместимым с диагнозом. Люди, страдающие пограничными расстройствами личности, обычно не питают к окружающим никаких чувств.
— В том-то и особенность магического мышления Эла, доктор Скарпетта. Свою социальную неприспособленность он объяснял непомерной эмпатией к другим. Эл Хант совершенно искренне верил, что чувствует и даже испытывает на себе боль окружающих, знает их мысли. Но фактически он жил в состоянии социальной изоляции.
— В больнице, где он работал санитаром, сотрудники отмечают его тактичность, умение найти подход к больному, — напомнила я.
— И неудивительно, — стоял на своем доктор Мастерсон. — Эл работал санитаром в пункте первой помощи. В стационаре он долго бы не продержался. Эл мог быть очень внимателен, но только при условии, что обстоятельства не вынуждали бы его к сближению с пациентом, к формированию привязанности, установлению отношений.
— Это объясняет, почему он сумел получить степень магистра, но оказался не способен продолжить психиатрическую практику.
— Совершенно верно.
— Как складывались его отношения с отцом?
— Они не сложились. Мистер Хант — человек жесткий, суровый, требовательный и властный. В его понимании воспитание сына состоит в том, чтобы выбить из него все, что понимается как слабость, и выковать настоящего мужчину. Элу просто недоставало эмоциональной прочности, чтобы противостоять постоянному давлению, запугиванию, казарменной муштре, которые, по мнению отца, должны были подготовить его к жизни. Из отцовской «учебки» он периодически перебегал под крыло матери, что тоже не способствовало формированию ясного представления о себе. Вы и без меня знаете, доктор Скарпетта, что многие мужчины-гомосексуалисты выросли в семьях, главы которых разъезжают в пикапах с дробовиком на коленях и наклейками с флагом конфедератов на бампере.
Я подумала о Марино. У него был взрослый сын, о котором лейтенант никогда не рассказывал и который жил где-то на западе.
— Хотите сказать, что Эл был гомосексуалистом?