Суть острова

Пятидесятилетняя Урсула Пайп – как ни странно – оказалась для нас орешком покрепче Ромеро: сама несгибаемая стерва по жизни, она еще умудрилась оказаться женой крупного «конторского» начальника, генерал-майора, начальника управления по борьбе с особо тяжкими преступлениями. Такой вот комплот. Оба малопьющие, Пайп и Ромеро, в любовной связи друг с другом не состоят, наркотиков не употребляют, азартными играми не увлекаются, извращениями не страдают и не наслаждаются, хронических опасных недугов вроде как не имеют… Воруют из профсоюзного бюджета, наверняка воруют, помимо привычных подпиток от студии, однако, факт воровства следует доказать, прежде чем предъявлять, но со стороны в те финансовые джунгли не вторгнуться…

Ромеро бездетный, живет с женщиной на шесть лет его моложе, состоят в гражданском браке, у госпожи Пайп трое детей, старшему двадцать четыре, младшей четырнадцать. Пайпы – дружное семейство, они и ее муж – католики, оба в первом и единственном браке. Он, генерал-майор Пайп, по слухам взяток не берет и будто бы даже не ворует… Слухи, оперативной проверке не поддающиеся… Жена у Ромеро некрасивая, но верная, мужа очень боится и всецело от него зависит, ибо ни дня не работала и социально нигде не защищена… С Ромеро не должно быть проблем: ожирел, обленился, наверняка потерял бойцовский характер… А вот Пайпы, Урсула Пайп… Как мне пришло в голову – не знаю, но однажды, перебирая фото, которые нам удалось добыть, я обратил внимание, что средний сын, курсант престижной Республиканской Академии, Оливер Пайп, папин любимчик, внешностью и цветом волос – ни в в маму, ни в папу: высокий, стройный, определенно блондин, хотя папа с мамой и брат с сестрой – все брюнеты. Адюльтер? Есть такая вероятность, но замучаешься доказывать задним числом и искать среди широкого круга мужчин-бабилонцев похожие черты лица… Госпожа Пайп скажет «нет» против нашего «да», и можно не гадать – кому поверит муж, и чьим лютым врагом он немедленно станет…

Неожиданно легко оказалось добыть сведения о группе крови каждого члена семьи Пайпов: у папы первая, у мамы и дочки вторая, у старшего сына первая, а у среднего – третья! Что генетически невозможно: я не поленился и собрал пять заверенных справок из самых авторитетных медицинских учреждений столицы, что не может у родителей первой и второй группы родиться ребенок с третьей группой крови…

Я не знаю строгого определения совести и морали и в ближайшие лет тридцать искать не собираюсь. Гложет ли меня совесть, когда мой поиск по тайным и стыдным закоулкам чужой судьбы оказывается плодотворным? Когда как… Обычно я не даю ей разгуляться в просторах моей души, давлю сразу, пока она голову поднять не успела, а в этот раз моя совесть и не пикнула. Может, привыкла к моей работе? Может быть, а вернее всего – я ее уболтал, показав на очевидные нравственные изъяны в облике наших противников. Но и я, в свою очередь, проявил постыднейшую слабость: когда всю диспозицию мы составили и утвердили «наверху», когда уже ничего из назначенного нельзя было остановить, а можно только исполнять, я упросил, умолил Джорджа поменяться местами: ему идти на разговор к Урсуле Пайп, а мне разбираться с Ромеро. Стоило только представить, как я ей буду говорить, смотреть в глаза, предъявлять справки, делать предположения о том, как все будет когда все всё узнают… Не могу, хоть режьте, струсил я.

– Слушай, Рик, мне по фигу, мне даже и легче, но – чем он тебя так достал, Ромеро этот, что ты к нему имеешь? Сталкивались раньше?

– Нет. Ну… Джордж… Мышцы хочу подразмять, устал от сидячей работы, еще год – и пнем стану.

– А-а-а! А я тебе говорил! Говорил ведь? Давай ко мне в отдел, я тебя первым замом сделаю… через год… А пока – сектор дам, зарплату положу почти как себе, боссов уговорю. Давай, Рик?

– Нет, не созрел еще. Так ты понял, с чего надо начинать, что ей говорить?

– Не учи ученого. Знаю я и умею, не хуже тебя. Я же тебя не накачиваю, как с тем типом обращаться? Вот и ты в мою делянку не суйся. Лапу! Тебе направо, мне налево, постарайся не шуметь пистолетами.

Пожал ему руку, твердую, теплую, надежную руку проверенного в переделках товарища, и мы разошлись: он, один, в кабинет главы профсоюза, а я, оставив нашего парня, из кохеновского отдела, снаружи у входных дверей, – в кабинет его зама. Обоим нам было назначено, в одно и то же время, и с условием конфиденциальной беседы, что было высшим «совиным» пилотажем, до которого нам с Джорджем лететь бы и лететь. Но Джордж и я – сами люди попроще, и, соответственно, задачи решаем поскромнее. Я уже плохо помню все перипетии той моей жаркой беседы с отставным бандюгой, но кое-что в памяти ярко отложилось, словно фильм записанный.

– Господин Ромеро?

– Я самый, присаживайтесь.

– Леон Ромеро, уроженец города Ур?

– Ну, да. А ты-то кто? Что за допросы? Мне сказали, что у вас конкрет…