Суть острова. Книга 2

Сели к монитору. Он у меня весьма подрос за эти годы: двадцать один дюйм по диагонали, плоский, дорогущий! Сначала я ему, отцу, с пятого на десятое пояснил про город и трехмерную живопись, он кивает в ответ, ждет показа…

Я ему даже святая святых достал, результат полугода работы, от которой надорвался бы сам Сизиф: двухсекундный ролик «Девушка, готовая рассмеяться»…

Он посмотрел все предъявленное, молчит… А я уже сорвался со всех тормозов и лопочу невнятно, типа, наперед оправдываюсь: «если, говоря твоим языком, двухмерная проекция одного трехмерного мгновения на холст или доску – это живопись, то почему не живопись – трехмерная проекция кусочка материи на ломтике времени…»

– Знаешь сын. Я ни черта в этом не понимаю. Но мне кажется – ты гениален. Но ведь я отец, я могу быть пристрастен. Во всяком случае, эта… смеющаяся девица…

– Она только собирается рассмеяться.

– Ну да, ну да, но она уже вот-вот… Это и не мультик, и не фильм, и вообще… Я совершенно не привык к такому, но… Будь я проклят, если мне по-настоящему не понравилось. Хочешь, я тебе еще больше монитор куплю? В подарок, и в знак восхищения?

М-да, не всякая хвала по сердцу маслом. Но – понравилось же ему, я вижу, что не врет, что он думал, то и сказал.

– Не в мониторе дело, папа. Однако, засиделись мы. Еще чайку?

– У-у, нет. Вызови лучше такси, домой хочу, устал. И напоследок: я невежда в любом виде науки и искусства, и еще менее того способен выражать свои чувства словами, но знай… Если что… Я всегда…

– Ладно папа. Тс-с, тихо! Але? Такси?..

Вот таков был мой первый в жизни вернисаж, если не считать плоскую и неграмотно освещенную собаку, показанную когда-то школьному учителю рисования. И в ту же ночь пришло ко мне запоздалое озарение, это когда папахен ногой чуть было не приголубил системный блок: все сделанное может пропасть бесследно! Только чихни… Где была раньше моя голова??? Пришлось вставлять дополнительный жесткий диск, заводить стример, копировать на CD, чтобы уж с пятисотпроцентной гарантией… Успел, а так бы умер от разрыва сердца, если бы вдруг…

Что меня сподвигнуло на откровенность с ним? Родственные чувства? – Но они еще не восстановились в полном объеме, если считать за таковой мои детские представления о родителях, как самых лучших, самых справедливых и самых безгрешных… К матушке я отношусь лучше, чем к отцу, или к Молине… А в сравнении с сестренкой – не знаю, если честно, слишком далеко развела нас жизнь по городам и интересам… Но зато с отцом гораздо интереснее общаться на всякие разные темы… И с Яблонски интересно, хотя он мне вовсе не родственник. Так почему же я открылся, доверился отцу? Неужели простое слово «трехмерность» обмануло меня, заставило предположить глубинное сходство умов и мечтаний, которых, скорее всего, и нет на самом деле?.. Но ему же… Какая для меня разница – понравилось ему, или нет!? Был, жил, стоял мой собственный мир, со своею тайной, те кто могли в него войти, моя жена Шонна, к примеру, не пожелали этого сделать, а отец захотел и вошел, и… рад ли я этому? Не знаю. Буду надеяться, что рад. Они ведь, с Яблонски, пускают меня в свой? Пускают и не рефлектируют при этом. Методикой какой-то хвастались, в гости постоянно зазывают, дела при мне обсуждают, и даже со мною не раз пытались «кашу сварить», как они это называют… Отец про шахматы рассказал, и совершенно очевидно, что Яблонски ни о каких кубах и змейках не ведает, уверенный, что его проигрыши – исключительно от невезения и невнимательности. И из-за того еще, что «интеллект его обстоятелен и несуетлив», «к мелочам нечувствителен». Безусловно: был бы суетлив и к мелочам чувствителен – чесал бы папахена с разгромным счетом! Заснул я в ту ночь – за час до будильника, и весь день долбил носом столешницу у себя в кабинете, а Мелисса всячески меня опекала и прикрывала перед возможными неловкими ситуациями. Отец, кстати, мне специально звонил, чтобы я ничего не говорил Яблонски про объемные шахматы.

Господи помилуй, какие же они чудаки! Отец и Яблонски – партнеры по своим биржевым делам, при этом господин Сигорд старший компаньон, а господин Яблонски младший компаньон. Я когда ухмылялся про себя насчет трех такси для папахена, был самонадеян и оказался неправ: деньги у их фирмы реальные и нешуточные, чуть ли ни стомиллионные обороты там у них крутятся. У младшего компаньона доля в совместном капитале – целых два процента, а у старшего компаньона, то есть, у отца – жалкие остаточные девяносто восемь. Отец, я уже говорил, обращается к Яблонски на ты, а тот к отцу – на вы. Формальный и неформальный лидер в этом тандеме – отец. Оба всем довольны в своем сотрудничестве. Мне иногда кажется, что оба преотлично прижились бы со своими причудами в заокеанском Альбионе, где количество чудаков намного больше, чем все наличествующее там человеческое население, потому что там – очевидцы рассказывают – даже и животные поголовно с прибабахами. Нет, но бесконфликтная дележка прибыли из расчета: сорок девять к одному – каково это осознать нормальному человеку, вроде меня???