Суть острова. Книга 2

Когда прихватили кохеновских ребят – я не шибко-то и испугался: лишь бы меня отпустили, а чуял в себе свирепость и кураж таких энергий, что… Ствол при мне, всем все поотстреляю, а потом отсудим себе невиновность, в стране развитого капитала – это не проблема, тем паче, что пострадают прямые уголовники и это будет доказуемо…

Шиш с маслом! Только прижали наш «Меркурий» к бровке – а я за рулем сидел, как все мое сопротивление оказалось подавлено. С легкостью. Я свернул к обочине, чтобы не врезаться в корыто на колесах, специально для нас подставленное, выскакивать не спешу, опытный. А ствол мой, со снятым предохранителем, уже на колене лежит, я его, на всякий случай, чтобы не упал и не начал самопроизвольно стрелять, придерживаю пальцами правой руки… Они, конечно, выскочили, вчетвером, с пистолет-пулеметами, в масках, но тоже не сразу: для начала они позволили мне увидеть по дрожащему красному пятнышку – на моей груди и груди моего отца. Ну да, дело житейское и до дрожи знакомое: винтовки с лазерным прицелом. Это в обычае разборок бабилонского гангстерья, не знаю уж с каких пор так повелось, но значение его простое: «сразу убивать не хотим, хотя можем, есть возможность поговорить». Не знаю… не знаю… хватило бы у меня духу и сноровки нырнуть под зайчик и начать отстреливаться?.. Но уж отец – точно бы не сориентировался, он и зайчика-то, похоже, не понял, зачем тот и что в нем опасного. Поскольку интересовал их только отец – за него я в первую очередь и отвечаю. Пришлось сдаваться. А ведь будь у него бронированный мотор, или, хотя бы, сидел он как положено, на заднем сидении, а не рядом со мной… Но храбрость и трусость не легко отличить по сослагательным наклонениям, что было – то и факт. Р-раз – мотор с двух передних дверец открылся! Два – дерг отца из мотора, три – тык своим стволом мне в нос, – но сбоку, чтобы красного зайчика не спугнуть, четыре – хвать моего девятимиллиметрового «миротворца'…

– Выходи.

Вышел, меня тотчас двое мордоворотов за шиворот и бегом-бегом в другой мотор. Пользуются, мерзавцы, что у меня под каждый бок по стволу уперто, не хотят, видимо, боятся в рукопашную вступать. А боюсь попасть в перестрелку безоружным… Таковы бывают неравноправные консенсусы, и я их не люблю.

Повязки с нас сняли, отца увели в одну сторону, меня в другую. Мы с отцом не пытались обмениваться словами и взглядами, оба молчали, я – потому что всяким обстоятельствам учен, по опыту и в теории, а отец, вероятно, по наитию… Молодец. папа. Невелик козырь в сложившихся обстоятельствах, но мы с отцом его использовали. Почему правильнее молчать? Ну а что бы мы полезного могли сказать друг другу? Отличное от того, что мы уже двести раз перетирали предварительно? «Крепись, сынок!», или: «Удачи тебе, отец!'… Но зато по голосу, или по смыслу наши враги могут получить дополнительную информацию о своих жертвах, что вполне способно их усилить, а нас, и без того побежденных, еще более ослабить. Вот у меня к икре под брюками нож прикреплен, что мне – угрожать им, типа: щас достану, всех порежу? Нет, я лучше умолчу, а в нужный момент…

Нужный момент для ножа так и не наступил, потому что меня прислонили мордой и руками к стенке, двое из вооруженных оболтусов в масках обыскали и конфисковали трубку телефонную да ножичек со скромным пятнадцатисантиметровым лезвием… Хорошо хоть, не догадались отнять у меня брючный ремень, который тоже довольно хитрый ремешок: пряжка у него тяжелее обычной, «с наливом», а сам поясок – в один щелчок приобретает стойкость, становится похож на гибкий прочный хрящик с двухсотпятидесятиграммовой балдошкой на конце, – такой, знаете ли, салонный моргенштерн. Голову пробивает легко, не до зубов, правда, но и я не перфекционист: по мне – принял дулю, упал прочно – и ладно, и достаточно.

Стою, мордой к стенке, хорошего не жду, решаюсь…