Данный мир, когда ему говорят, что объективные обстоятельства требуют его отказа от гегемонии, заявляет: «Раз объективные обстоятельства требуют моего отказа от гегемонии, то я уничтожу объективные обстоятельства». Каким образом? С помощью гигантского военного превосходства. С помощью печатного станка, который обеспечивает это военное превосходство. При том, что военное превосходство забивает доллары в горло любому, кто не согласен, включая африканских лидеров. Пустые бумажки, которые просто печатают, авианосцы забивают в глотку каждому, кто говорит: «Я не хочу!» И все лица вдруг становятся счастливыми.
И, наконец, есть обстоятельство под названием soft power — возможность обеспечивать разного рода демократические революции.
А дальше все обстоятельства становятся как бы триедиными — из точек превращаются в треугольник. Толпа заявляет, что она восстала. Ее начинают поддерживать как единственно легитимную просто потому, что ее сами же подняли. Дальше авианосцы поддерживают толпу, а деньги поддерживают авианосцы. И круг замыкается.
В этой ситуации нет почвы для компромисса. Нет почвы для компромисса, когда шавки из ОБСЕ требуют, чтобы нас вывели из числа победителей во Второй мировой войне. Потому что когда нас выводят из числа победителей во Второй мировой войне (а только в этом суть десталинизации и всего остального — никого Сталин не интересует, это должен понять каждый гражданин страны), то следом за этим нас будут кончать. Ситуация именно такова.
И в этой ситуации мы ставим вопрос ребром. Каждый, кто действительно верен национальным интересам, стратегии России, не будет себя вести как господин Маргелов. Он честно скажет, что так себя вести нельзя. А если на этом кто-то будет настаивать, он сложит с себя обязанности. Если ему предложат десталинизацию, он выйдет из Совета, который поднимает вопрос о десталинизации. И он-то в итоге и выиграет.
Поверьте мне. Не первый день живу на земле. Он-то и выиграет, а все остальные покроют себя позором и, ища всякого рода прагматических выгод, не получат ничего, кроме этого позора. В конечном итоге не получат ничего, как ничего не получил Горбачев и многие другие. Но даже если он временно что-то и получит, есть и народная память, и мертвые, которые смотрят на нас, и честь, и долг… Кто-то верит, что есть и мир иной, где воздастся за все, за каждую молекулу низости. И пусть никто не думает, что мы уже не в состоянии отличить низость от чести.
Да, мир регресса, мир скверны — это мир, в котором нет чести. Но это у кого-то ее нет. В тот момент, когда ее не будет ни у кого, жизнь здесь кончится. И мы не позволим постоянно размножать эти вирусы. Мы не позволим преумножать число людей, теряющих честь. Мы не позволим учить людей бесчестью, денно и нощно! Мы этого вам не позволим. И в этом смысл нашей войны, интеллектуальной и иной. Если вы развяжете иную.
Теперь я перехожу к «Политической теории» на практических примерах. На примере той же поездки в Красноярск.
Мы должны осуществлять некую сборку, некий синтез, но мы осуществляем его в определенной ситуации. Трагедия нынешней ситуации состоит в том, что существует глубочайший кризис всего мирового левого мировоззрения, отказавшегося от марксизма, не сумевшего развить его в должной мере, не сумевшего найти ничего нового вместо марксизма. Левое мировоззрение пребывает в состоянии ничтожества, и, пока мы его не выведем из этого состояния ничтожества, сборка не произойдет.
Наша задача огромна. Но у нас нет возможности ее не выполнить, потому что, если мы ее не выполним, мы не соберем силы. Если мы не соберем силы, мы не переломим ситуацию. А если мы не переломим ситуацию, мы погибнем. Поэтому мы эту задачу выполним.
И когда мы говорим о Четвертом проекте, о строительстве будущего, о Сверхмодерне и обо всем остальном, мы как раз к этому и стремимся. Но эта задача имеет как чисто умственные обертона, так и обертона практического действия. Нам сейчас очень важно рассматривать не только то, что идет от ума, но и то, что идет от действий.
Что я увидел, приехав в Красноярск? Я увидел прекрасную, очень качественную, спокойную, уверенную в себе и работающую структуру «Сути времени». Но если бы существовала только эта структура, то политическая теорема была бы слишком проста: живи себе, развивай структуры и так далее. Предположим, что в структуре до ста человек. Или семьдесят — восемьдесят, не важно. Ну, будет их двести.