Здесь Крейн Бринтон обращает внимание на то, как это было тогда ошеломляюще необычно. Никто никогда ничего такого не обещал. И вдруг пришли люди и сказали: «Мы вам говорим: „Вы это здесь получите на земле. Скоро. Вот она — наша новая весть“».
«Если она могла быть высказана в восемнадцатом столетии, то должно было произойти нечто новое — некоторое изобретение или открытие. Это новое лучше всего резюмировано в трудах двух англичан конца семнадцатого века, Ньютона и Локка, сосредоточивших в себе всю подготовительную работу первых столетий Нового времени (или Модерна. — С.К.). Труды Ньютона, в особенности его усовершенствование математического анализа, его великая математическая теория вращения планет и закон тяготения, как казалось современникам, могли объяснить все явления природы или во всяком случае показать, как их можно объяснить — в том числе человеческое поведение».
Отсюда тянется нитка от трудов Ньютона к социальной теории. Ньютон сказал, что все можно объяснить определенным образом. Все.
«Я объяснил нечто, — сказал Ньютон, — пусть другие объясняют другое».
И Локк ответил Ньютону: «Да, ты объяснил это, а я объясню так же, как ты, социальную жизнь».
Итак, возникла связь между физической картиной мира и социальной теорией. Ньютон создал физическую картину мира. Локк протянул модель Ньютона в социальную теорию.
А дальше уже в основном французы — Вольтер, Дидро, д`Аламбер и другие — пропагандировали то, что создали Ньютон и Локк. Они стали распространять эти идеи, придавать этим идеям емкие, жгущие сердца формы, насыщать этими идеями умы всей читающей публики — ее было тогда не так много. И довольно быстро идеи эти охватили массу читающей публики — ту самую массу, которая осуществляла Великую французскую революцию, другие крупнейшие трансформации XIX века. Речь о том, что эти идеи стали господствовать в умах. Они поселились в умах и стали там работать.
Но приводным механизмом ко всему этому стала теория Ньютона.
Если на самом деле мир настолько неумолим, если он в такой степени подчинен законам гравитации, законам механики; если все можно вычислить; если вдруг оказывается, что все то, что казалось таким хаотичным и разнородным, сводится к таким простейшим, кристаллическим формулам, — то так же все должно происходить и в обществе, так же все должно происходить в психологии, так должно происходить везде. «Социальная физика», — говорили люди той эпохи, создавая общественную теорию.
Дело дошло до представления, что все есть физика в некотором обобщенном смысле слова, ибо все подчиняется примерно одинаковым в своей неумолимости, емкости, кристалличности законам. Все может быть выведено из некоего общего принципа.
Итак, огромное значение имеет первовзрыв, осуществленный Ньютоном. По отношению к этому первовзрыву все остальное вторично: Локк, Вольтер, Дидро, д’Аламбер, Руссо, деление на одни школы и другие. Сначала произошел первовзрыв, а потом все стало принимать на себя энергию этого взрыва, порождая множественные теоретические миры. А потом эти миры, будучи однородными по той энергии, которая их породила, по силе этого творческого первовзрыва, стали собираться в концепцию и породили некий новый мир, который назывался миром Модерна.