Суть времени. Том 4

Есть нечто другое, никоим образом не говорящее о том, что нам гарантирован выход из нынешней ситуации. И вместе с тем это другое, не дающее нам никаких гарантий, содержит в себе нечто большее, чем гарантии. Оно содержит какой-то высший, очень простой человеческий и одновременно почти метафизический шанс.

Подобного рода вещи улавливаются не классическим научным методом, который всегда строится на том, чтобы идти к все большей и большей абстракции, от частного к общему, оперировать некими понятиями и, наконец, построить модель, увидеть, что модель работает, и обрадоваться тому, что ты от видимости перешел к сущности. Этот метод очень важен, он очень интересен, он до сих пор остается основным, но с помощью такого метода невозможно схватить что-то, в чем, как мне кажется, есть наш единственный шанс сегодня.

Другой метод феноменологический. Он не понятийный. Его можно назвать «схватыванием». Суть этого метода заключается в том, чтобы каким-то специальным образом (которому, между прочим, еще надо суметь научиться, потому что тут очень легко впасть в соблазн дилетантизма) из гигантского потока жизни вдруг выхватить нечто, что содержит в себе осевой, системообразующий смысл и одновременно понятием не становится.

То есть это «нечто» не нуждается в большей степени абстракции, оно продолжает оставаться абсолютно конкретным, но в этой своей конкретности оно одновременно является системообразующим. Потому что обычно-то считается, что для того, чтобы выйти на некие системообразующие понятия и с помощью этих понятий построить модель, нужно все время освобождаться от конкретности, от частности.

Но есть не научный, а феноменологический метод, в пределах которого не надо избавляться от всех этих конкретностей, мелких черт и т. п. Именно в совокупности всех этих мелких и крупных черт в целом, в этом единичном вы вдруг видите всеобщее.

Есть классическая триада: единичное, особенное, всеобщее.

Единичным мы занимаемся в нашей обычной, частной жизни.

Особенное в значительной степени является сферой культурных образов и пр.

Всеобщее является сферой высокой философской абстракции.

Так вот, это все действует только в рамках понятийного момента. В феноменологическом методе — а это очень разработанный метод, Гуссерль действительно великий феноменолог и отнюдь не единственный из тех, кто это развивал, это целая школа — в пределах этой школы учат тому, чтобы внутри гигантского потока обычных конкретностей, обычных частностей, которые относятся только к миру единичного, вдруг схватить что-то такое, что, оставаясь единичным, является одновременно всеобщим и особенным. Или, точнее, является и особенным, и всеобщим. Оно преодолевает фактом своего наличия альтернативу между единичным, особенным и всеобщим. Оно не нуждается в очищении для того, чтобы стать всеобщим. Более того, если начнешь его чистить, оно как раз всеобщим и перестанет быть.

Вот это и можно назвать феноменом, живой сущностью, которая во всей своей конкретности, во всей своей индивидуальности, во всей своей наполненности разного рода частностями одновременно именно через все эти частности несет в себе всеобщую идею.

Если мир понятий — это мир такой чистой, конкретной, старой науки, то вот эти феномены — это как раз то, что присуще науке нового типа. Точнее, феноменологи хотели бы, чтобы это стало основой науки нового типа. Но, в любом случае, это то, что может связать между собой понятийный аппарат, аппарат естественнонаучных субъект-объектных исследований с другими аппаратами, в которых невозможно проводить эти субъект-объектные исследования, ибо то, что исследуешь, уже не является объектом. Оно не лежит перед тобой распластанное и готовое безропотно подчиниться тому, как ты именно его будешь исследовать. Оно на каждый факт исследования реагирует рефлексивно. Оно само есть субъект, который может обманывать тебя в ходе исследования или реагировать на твои исследования, как на вмешательство, и так далее и тому подобное.

Вот для всего этого (а это очень большая часть интеллектуальной жизни, да и жизни вообще) понятия не годятся, а феноменология что-то тут может обнаружить и смоделировать через частное, которое одновременно является всеобщим.

Это та частность, которая одновременно является знаком надежды в нашей жизни. А мы должны признать, что в нашей жизни знаков надежды фактически нет, что жизнь безнадежна. Она необратимо движется к очень быстрому и унизительному концу.

Внутри этого знаком надежды для меня лично является поразительное количество людей молодых и достаточно энергичных, тяготеющих к сложному, прорывающихся к сложному, требующих именно сложности, чувствующих, что «простота хуже воровства», и реагирующих на эту сложность не высоколобо-холодно, а тотально, чувственно — всеми собой.