Сутки по командирским часам

— Я, когда на Пасху и Рождество с матерью в церковь хожу, «Отче наш» со всеми читаю и Символ веры, — ответил Сенька и добавил неуверенно:

— Только всю службу я выстоять не могу. Я свечи люблю, которые уже маленькие, тушить и снимать их, чтобы место новым было. Мать сердится, а отец Максим — нет. Если не стоИтся, он разрешает выйти в церковный дворик, а потом опять зайти.

— А я, когда маленький был, очень Голгофы испугался, там как раз покойника отпевали. И заболел. Так после того я в церковь только куличи хожу святить, — сказал Тимка серьезно. — Папа-Миша говорит: «Нечего Тимку в церковь таскать стекло облизывать. Евангелие — отдельно, попы- отдельно». Зина на него сердится, один раз заплакала. А детскую Библию я давно с ним прочитал. Только очень страшно, как они Иисуса гвоздями на крест… а потом еще копьем… Мне его жалко.

— Во дурной! — засмеялся Сенька. — Это же Христос по своей воле всехние грехи искупал, которые раньше были от первых людей… Ты все грехи знаешь?

— Нет, наверное, а ты?

— Мать заставила выучить. Ну, про «не укради», «не убий» — все понятно. Но вот, например, как тебе почитать своих родителей, если они тебя оставили, я не знаю.

— Никто меня не оставлял, — рассердился Тимур. — У меня папа-Миша и Зина — крестные родители. А в лагерь твой я ехать не собираюсь. Мне и здесь интересно. Мы на рыбалку будем ходить, а потом папа-Миша отгулы возьмет, и мы в Москву поедем, Кремль смотреть, музеи разные.

— Ну, и сколько ты в этой Москве будешь — неделю? А мы, может, на целый месяц уедем. И все равно ты из неблагополучной семьи, потому что крестные не считаются, — распалился Сенька. — У меня они тоже есть. И папа-Миша твой тоже бухает на стройке, так что от моего папаши недалеко ушел. Не буксуй, Тимка, соглашайся! А то, если твой подводник не приедет, тебя органы опеки запросто в детский дом сдадут и не спросят. Тебе ко-огда еще десять будет. И моря ты не увидишь. А твой папа-Миша один будет красноперок из Оки таскать!

— Кончай грузить, Сенька! Сказал не поеду! А еще раз про папу-Мишу что-нибудь вякнешь, я тебя сделаю, так и знай!

— Ты меня сделаешь?!!

— Я!!

— Облажаешься, Маринеска!

И мальчишки двинулись друг на друга. Первым толкнул приятеля Тимка, а через минуту они уже катались на пыльном придорожном спорыше. И разбежались только после того, как из соседнего двора выскочил дядька с метлой и стал тыкать в них ее прутьями.

Домой Тимка вернулся, стараясь не привлекать к себе внимания Зины. Калиткой не скрипнул, дверью не хлопнул и ужом проскользнул в свою комнату. Руна, которая дремала в кресле, отданном ей в вечное пользование, приподняла голову и слегка вильнула хвостом. А еще зимой, она задолго до его прихода начинала, беспокойно повизгивая, метаться по комнатам, вертеть хвостом, а потом мчалась Тимке навстречу с тапочками в зубах.

Сбросив на ходу испачканную футболку, Тимка опустился перед креслом на колени и зарылся головой в жесткую каштановую шерсть, утратившую во время болезни свой блеск. Умная собака, сделав усилие, дотянулась языком до зареванного мальчишеского лица и стала лизать его, лаская и утешая.

— Миш, с Тимкой что-то не то. Сидит дома, с Руной возится. Правда и мне помогает. Бурьяна вчера повыдергал целую кучу. На велике только в магазин раза два смотался, вот и все катание. И доска эта так и висит в сарае, как после школы он ее повесил.

— Скэйт?

— Ну! И Сенька к нам не приходит.

— Из-за экскурсии, может, переживает. Так это нормально. Получил, что сам заслужил. Может, и с Сенькой из-за этого они поссорились.

— Нет, Миша, что-то здесь посерьезней! И когда вы уж этот «Хаус» закончите. Ни днем, ни ночью дома тебя нет. С ребенком времени не найдешь поговорить!

Но знаешь, что меня пугает больше всего, он вроде бы боится твоего прихода. А вчера вдруг спрашивает, чем алкоголик от пьяницы отличается.

— А ты?

— Что я? Сказала, чтобы у тебя спросил. А он посмотрел на меня как-то испуганно и замолчал.

Между тем Руна слабела с каждым днем. Зинаида Васильевна делала ей обезболивающие уколы, но все равно видно было, что собака страдает. Старый ветврач, знавший Руну еще беззаботным щенком, осмотрев ее в очередной раз, сказал, вздохнув:

— Решайте, Миша: или Руна еще месяц промучается, или я ее усыплю, и она уйдет спокойно. Я могу забрать ее в клинику, чтобы не травмировать мальчика.