Сувенир, или Кукла на цепочке

Бросив взгляд вниз, на улицу, я посмотрел на окна здания напротив, потом, перегнувшись через перила, огляделся по сторонам для того, чтобы удостовериться, что меня не видят жители соседних домов. Потом я выбрался на бетонную балюстраду, добрался до орнаментального грифона, вырезанного из камня с такой тщательностью в деталях, что спокойно можно было ухватиться за любую часть, поднялся до края стены и перемахнул… на крышу. Не могу сказать, будто подобная гимнастика мне по душе, но что оставалось делать? Другого пути я не находил.

На плоской крыше, насколько я мог видеть, никого не было. Поднявшись, я перешел на противоположную сторону, обходя антенны, выходы вентиляции и застекленные люки для света, которые в Амстердаме используют как миниатюрные оранжереи. Дойдя до края, я осторожно глянул вниз. Там лежал очень узкий и темный переулок — совершенно пустынный, по крайней мере, в этот момент. Слева от себя в нескольких ярдах я обнаружил пожарную лестницу и спустился на второй этаж. Пожарный выход, по обыкновению, был заперт на двойной замок, но даже самый секретный замок не устоял бы против моих железяк, развешанных вокруг пояса.

В коридоре не было ни души. Я сошел на первый этаж по парадной лестнице, поскольку из лифта трудно… выйти незаметно, особенно если он рядом со стойкой портье. Правда., все складывалось даже лучше, чем я мог ожидать — а холле не оказалось ни помощника управляющего, ни посыльного. Кроме того, зал кишел приезжими, только что прибывшими из аэропорта и осаждавшими стол регистрации.

Я слился с толпой, вежливо тронул чье-то плечо, просунул руку к столу и, аккуратно положив ключ своего номера, неторопливо пересек бар и вышел из отеля.

Днем прошел дождь, и на улице все еще было сыро, но, тем не менее, пальто, которое я захватил с собой, не понадобилось. Перекинув его через руку, с непокрытой головой я шел, поглядывая по сторонам, останавливаясь и вновь, шагая вперед, в зависимости от моего желания.

Это произошло, когда я проходил по Херенграхт, любуясь, как положено, фасадами домов, принадлежавших знатным купцам XVII века. Внезапно я ощутил хорошо знакомое чувство, которое меня никогда не подводило — нечто вроде зуда в затылке. Такое чувство не развить никакой тренировкой, никакими упражнениями. Возможно, оно возникает инстинктивно, возможно, нет. Но вы или родились с этим чувством, или у вас его вообще никогда не будет. Я с ним родился! За мной вели слежку!

Амстердам, столь известный своим гостеприимством, странным образом пренебрег одной мелочью: не поставил на берегах своих каналов ни одной скамейки для усталых гостей города — да если уж на то пошло, то и для своих граждан. Если вечером или ночью у вас возникнет желание задумчиво полюбоваться темным мерцанием воды в канале, вам придется привалиться к дереву. Так я и поступил — прислонился к дереву, которое показалось мне наиболее удобным, и закурил сигарету.

Таким образом я постоял несколько минут, делая вид, и, надеюсь, успешно, будто я всецело погружен в свои мысли. Время от времени я подносил ко рту сигарету, но это было единственное движение, которое я позволял себе.

Никто не выстрелил из пистолета с глушителем, никто не приблизился с гирькой в руках, чтобы долбануть меня по голове, а затем почтительно спустить мое обмякшее тело в канал. Я дал им полную возможность сделать это, но никто предоставленной возможностью не воспользовался. Тот человек в черном пальто в аэропорту Скипхол тоже следил за мной, но не спустил курка. Никто не собирался меня убирать! Точнее пока не собирался! Что ж, придется хоть в этом поискать утешения.

Я выпрямился, потянулся и зевнул. Потом небрежно оглянулся — как человек, очнувшийся от романтической мечтательности. Он стоял рядом, но не прислонившись к дереву, как я, а опершись на ствол плечом. Опирался он о дерево потоньше, и я видел очертания его фигуры.

Я продолжил свою прогулку, свернул на Лейдсестраат и пошел, праздно поглядывая на витрины. Потом, словно нехотя, зашел в лавку художника и поглядел на выставленные картины, представляющие такую художественную ценность, что будь то в Англии, владелец лавки давно бы уже сидел за решеткой. Но меня не столько интересовали произведения живописи, сколько стекло витрины — почти настоящее зеркало. Теперь он находился ярдах в двадцати, с серьезным видом рассматривая закрытую ставнями витрину, похоже, витрину овощной лавки. На нем был серый костюм и серый свитер — и это все, что о нем можно сказать — серое, неприметное безликое существо.

Дойдя до следующего угла, я повернул направо и оказался у цветочного рынка на набережной канала. У одного из прилавков я остановился, посмотрел на цветы и купил гвоздику. За тридцать ярдов от меня человек в сером тоже любовался цветами. Но либо он был скуп, либо не располагал таким банковским счетом, как я— он ничего не покупал, просто стоял и смотрел.