В следующее мгновение, словно очнувшись, он схватился за пистолет, но опоздал — может, впервые в жизни, ибо несколько секунд оцепенения и решили его участь. Я ударил его под ребра и, когда он согнулся пополам, вырвал оружие из его ослабевшей руки и изо всей силы ударил рукояткой в висок. Он сразу потерял сознание, отшатнулся, наткнулся на низкий подоконник и, упав, стал как-то медленно вываливаться в открытое окно. Я стоял не двигаясь и смотрел, как он падает, словно в замедленной съемке, и лишь когда я услышал всплеск воды во рву, подошел к окну и выглянул. Вода еще колыхалась, и мелкая рябь бежала к берегу. А посреди рва из глубины поднимались пузыри. Я взглянул влево и увидел, что под аркой исчезает «мерседес». Отойдя от окна, я спустился по лестнице.
Я вышел, оставив дверь открытой. На мостике, перекинутом через ров, я на мгновение задержался и, посмотрев вниз, увидел, что пузырей становилось все меньше и меньше.
Глава 13
Я сидел в «опеле», смотрел на отобранный у Жака пистолет и размышлял. Размышления натолкнули на одно открытие: оказывалось, что люди отнимали у меня пистолет всегда, как только у них появлялось такое желание. Эта мысль уязвила меня, но она же подсказала и логичный вывод: необходимо иметь еще один пистолет.
Я вынул из-под сиденья сумочку мисс Лемэй и извлек из нее крошечный пистолетик «лилипут», который я ей когда-то отдал. Отвернув левую брючину, я засунул его стволом вниз в носок, потом натянул носок и поправил брючину. Собираясь закрыть сумочку, я заметил две пары наручников.
Я опять задумался, ибо, судя по тому, как развивались события, вполне могло кончиться тем, что наручники окажутся на моих же руках. Так стоило ли иметь их при себе? Однако со времени приезда в Амстердам я уже столько раз шел на откровенный риск, что размышлять теперь об опасности как будто поздновато. Я положил наручники в левый карман куртки, а ключи — в правый.
Когда я добрался до старого квартала Амстердама, заработав свою дозу проклятий и угроз от шоферов, по улице уже ползли первые тени ранних сумерек. Дождь почти прекратился, но ветер крепчал, покрывая рябью воду каналов.
Я свернул на улицу, на которой размещался склад. Она оказалась безлюдна — ни машин, ни пешеходов. Вернее, она была безлюдна на уровне мостовой, а выше, из открытого окна третьего этажа дома Моргенстерна и Моггенталера, облокотившись на подоконник, выглядывал грубоватого вида тип в рубашке и без пиджака, и по тому, как он вертел головой во все стороны, становилось ясно, что торчит он там вовсе не для того, чтобы наслаждаться вечерней прохладой.
Я проехал мимо склада и, остановившись у телефонной будки, позвонил де Граафу.
— Где вас носило? — сразу прокричал тот. — И что вы успели сделать?
— Практически ничего, что могло бы вас заинтересовать… — Никогда еще мои слова так сильно не расходились с истиной. — Но теперь я созрел для разговора.
— Говорите!
— Не сейчас и не в подобных условиях. Не по телефону. Вы сможете сейчас приехать вместе с Ван Гельдером к Моргенстерну и Моггенталеру?
— И там вы заговорите?
— Даю слово!
— Тогда мы едем немедленно! — угрюмо сказал де Грааф.
— Минутку! Приезжайте в простом закрытом грузовике и оставьте его в конце улицы. Они выставили часового в окне.
— Они?
— Об этом я и хочу поговорить.
— А часовой?
— Я его отвлеку. Придумаю что-нибудь.
— Понятно, — де Грааф помолчал и подчеркнуто добавил: — Судя по вашим действиям, страшно подумать, в какой форме вы станете его отвлекать.
С этими словами он повесил трубку.
Я зашел в ближайшую лавку скобяных товаров, купил моток шпагата и выбрал самый большой гаечный ключ. Четыре минуты спустя я поставил машину ярдах в ста от склада, но на поперечной улице.
Потом я прошел по очень узкому, почти не освещенному проезду, который вел от параллельной улицы к той, где находился склад. Первая же увиденная мной пожарная лестница на стене дома, стоявшего слева от меня, была деревянная и ветхая — при пожаре она сгорела бы в первую очередь — но она оказалась единственной. Я прошел по меньшей мере ярдов 50 и — черта с два! — не увидел больше ни одной пожарной лестницы. Очевидно, в этой части Амстердама в случае пожара было принято спускаться из окон на веревках.