Сувенир, или Кукла на цепочке

— Вот именно! Ага, вы подумали, что в таком случае власти заподозрят, будто дело не чисто? Они проведут вскрытие и первое, что обнаружат, будут следы инъекций на руках. Я разработал систему, благодаря которой свежие уколы выглядят застарелыми, сделанными не два часа, а два месяца назад. Затем вскрытие обнаружит, что вы одурманены наркотиком — а оно так и будет! Мы введем «то, пока вы будете без сознания, за два часа до того, как < толкнем вас в машине в воду, а потом позовем полицию. Сначала они не поверят. Как же, сам Шерман! Активный Борец с наркотиками! Член Интерпола! Тогда они обыщут ваши вещи. И в карманах найдут все — и шприцы, и иглы, и гашиш. Конечно, очень печально! Кто бы мог подумать! Еще один из тех, которые служат и вашим и нашим…

— Могу сказать одно: вы — умный маньяк. Гудбоди улыбнулся, видимо, не расслышав меня из-за усиливающегося стука и боя часов. Он надел мне на голову наушники и закрепил их, израсходовав буквально ярды клейкой ленты. На какой-то момент наступила тишина — наушники подействовали как звукоизолятор. Гудбоди подошел к усилителю, улыбнулся и включил его.

Я почувствовал, будто меня оглушил сильный удар или ударило током. Тело мое начало выгибаться и корчиться и конвульсиях, и я знал, что лицо, насколько его можно было видеть из-под пластыря, исказилось от страшной боли. Боль была действительно мучительна, во много раз острее той, которую причинил мне Марсель. Уши и голова были переполнены пронзительной и безумной какофонией звуков.

Я начал кататься по полу — инстинктивная реакция организма, стремящегося избавиться от источника боли. Но пространство мое было ограничено — привязывая меня к скобе, Жак воспользовался слишком коротким куском провода, и я мог двигаться лишь на два фута в одну и другую сторону.

На какой-то миг я увидел Гудбоди и Жака, с интересом наблюдавших за мной сквозь стеклянную дверь. Но потом Жак поднял руку и постучал по своим часам. Гудбоди неохотно кивнул, и оба поспешно скрылись. Я решил, что они заторопились, чтобы скорее покончить со своим делом и успеть вернуться к финалу.

«Приблизительно через полчаса теряется сознание»,— говорил Гудбоди. Сейчас я не верил ни одному его слову — такую пытку человек не мог вынести и в течение двух-трех минут. Я с яростью метался из стороны в сторону, но Гудбоди постарался на славу, наушники крепились настолько прочно, что невозможно было освободиться.

Маятники качались, часы тикали, и вскоре я действительно почувствовал, что мне начинает изменять разум, и какое-то время мне хотелось этого. Забвение — забвение. Я и сам провалился и все провалил. Чего бы я ни касался, все оборачивалось провалом и смертью.

Погиб Дюкло, погибла Мэгги, погибли Астрид и ее брат. Пока одна Белинда жива, но и она умрет сегодня ночью. Полный крах!

И в тот момент я вдруг осознал, что не могу допустить гибели Белинды. Это меня спасло. Я знал, что не могу допустить гибели Белинды. Меня больше не волновали ни мое самолюбие, ни провал, ни окончательная победа Гудбоди и его порочных сообщников. Пусть они наводнят наркотиками хоть весь мир — но я не могу допустить, чтобы Белинда погибла.

В глазах у меня стоял туман, но я смутно различал, что в нескольких дюймах находится некий предмет. Только через какое-то время, ценой больших усилий, я разглядел, что это не что иное, как электрическая розетка.

Руки мои находились за спиной, и прошла, наверное, целая вечность, прежде чем мне удалось нащупать концы провода, которым я был связан. Я коснулся их пальцами — они оказались обнажены. Тогда я предпринял отчаянную попытку воткнуть их в розетку. Пришлось изрядно помучиться, прежде чем мне удалось это сделать. Последовала яркая вспышка, и я упал на пол.

Я не смог бы сказать, сколько времени пролежал без движения. Но первое, что я осознал, придя в себя — это тишина! Изумительная тишина! А потом пришлось разыграть спектакль — я услышал, что к двери приближаются Жак и Гудбоди.

Я снова начал кататься по полу, бросаясь из стороны в сторону так убедительно, что испытывал почти ту же самую боль, что и во время пытки.

Напоследок, сделав особенно впечатляющий бросок, я вдруг забился в конвульсиях, а потом постепенно затих.

Гудбоди и Жак вошли в комнату. Гудбоди выключил было усилитель, но, очевидно, вспомнив, что хотел довести меня не только до потери сознания, но и до безумия, снова его включил. Однако Жак сказал ему что-то, и Гудбоди, нехотя кивнув, выключил усилитель. Возможно, Жак сказал ему, что если я умру прежде, чем они успеют ввести мне наркотик, то причина смерти при вскрытии может показаться неубедительной. Потом Жак обошел комнату и остановил качающиеся маятники.

— Развяжите ему руки,— распорядился Гудбоди.— Нехорошо, если останутся следы от веревок, когда пожарники выудят его из канала. И наушники снимите. А с этим…— Гудбоди кивнул в сторону Джорджа Лемэй.— Ну, вы знаете, что с ним делать.— Он вздохнул.— О, Боже! Жизнь — лишь блуждающая тень…