Суверен

– Да, меры принимаются самые суровые. Из города выгнали всех бродяг. Завтра в соборном квартале не останется ни одного нищего. Откровенно говоря, мне их даже жаль. Но вероятно, все это необходимо. Не знаю, известно ли вам, джентльмены, что король не пользуется здесь большой любовью, – произнес Ренн после некоторого колебания. – И не только среди дворянства, которому ныне пришлось напустить на себя смиренный вид. Простые люди тоже не испытывают к королю верноподданнических чувств.

На память пришли едкие слова Кранмера о северных папистах.

– Полагаю, причиной подобной неприязни служат перемены в церковной жизни, повлекшие за собой восстание? – осведомился я.

– Вы совершенно правы, – кивнул Ренн, крутивший в руках пустой бокал. – Я прекрасно помню, как вспыхнуло восстание. Посланцы короля закрывали мелкие монастыри и оценивали церковную собственность. Внезапно простолюдины во всем Йоркшире воспротивились этому. Мятеж распространялся со скоростью лесного пожара.

Старый законник махнул крупной рукой, на которой сверкал великолепный изумруд.

– Своим предводителем повстанцы избрали Роберта Эска, и через неделю он явился в Йорк во главе войска, в котором насчитывалось более пяти тысяч человек. Городские власти пришли в ужас. Толпа неотесанных крестьян, охваченных возмущением, в считаные дни превратилась в настоящую армию. Властям ничего более не оставалось, как повиноваться Эску. В соборе в честь его победы отслужили торжественную мессу. Я видел, как повстанцы шли в собор, – сказал Ренн, указав в сторону окна. – Тысячи повстанцев, вооруженных мечами и копьями.

– Да, они были уверены: у них достаточно сил, дабы заставить короля повернуть реформы вспять, – заметил я.

– Для законника Роберт Эск был слишком наивен и доверчив. Но если бы король не прибегнул к обману, заставив Эска распустить свою армию, уверен, повстанцы завоевали бы всю страну.

Ренн устремил на меня внимательный серьезный взгляд.

– Противоречия между севером и югом Англии возникли уже давно. Корни их уходят в минувшее столетие, во времена Войны Алой и Белой розы. Тогда северяне остались верны королю Ричарду Третьему. Тюдоры никогда не пользовались их расположением. И причины, вызвавшие восстание, связаны отнюдь не только с религией. Еще до начала реформ жители долин направили королю петицию, исполненную жалоб на высокую арендную плату и налоги. И когда монастыри и церкви подверглись гонениям, это стало всего лишь последней каплей, переполнившей чашу, – завершил Ренн, широко разведя руками.

– Но почему северяне поддерживали короля Ричарда? – запальчиво спросил Барак. – Ведь всем известно: он не имел никаких прав на трон и захватил его, убив законных наследников.

– Однако многие считают, что трон захватил не Ричард, а отец нынешнего короля, – спокойно возразил Ренн. – И именно на нем лежит вина за убийство.

На минуту он погрузился в молчание, а потом заговорил вновь:

– Я был еще ребенком, когда король Ричард после коронации проезжал по улицам Йорка во главе пышной процессии. Видели бы вы, как ликовали горожане! Они вывешивали из окон свои лучшие ковры, осыпали цветами короля и его свиту. Нынче все не так. Городской совет приказал жителям Йорка посыпать улицы напротив своих домов песком и золой, дабы королевским лошадям было легче ступать. Однако люди не спешат выполнять это распоряжение.

– Но противоречия, некогда породившие Войну Алой и Белой розы, ныне остались в прошлом, – заметил я. – Тюдоры сохраняют за собой престол уже почти шестьдесят лет.

– Значит, по-вашему, им не стоит опасаться соперников? – склонив голову, вопросил Ренн. – Почему же тогда в Тауэре были казнены старая графиня Солсбери и ее сын? Мы узнали об этом весной, после того как был раскрыт новый заговор.

На память мне пришли леденящие кровь рассказы о смерти старой графини. Этим летом по Лондону ходило множество слухов, связанных с этим событием. Графиня была заключена в тюрьму без всякого обвинения; когда дело дошло до казни, ее доверили неопытному юнцу, которому пришлось нанести несколько ударов, дабы отделить голову старой женщины от туловища. Что касается королевского палача, то он тогда находился в Йорке, где отсекал головы и конечности заговорщикам.

– Графиня Солсбери была последней представительницей враждебной королю династии, – тихо произнес Ренн. – Король не стал бы ее убивать, если бы имя Плантагенетов по-прежнему не наводило на него ужас.

– Но так или иначе, последний заговор был связан с церковными реформами, – сказал я, откидываясь на спинку стула.

– И все же не только религиозные, но и политические пристрастия северян сыграли здесь свою роль, – возразил старый законник. – Король знал об этом и потому казнил графиню и ее сына.

Ренн помолчал, задумчиво сдвинув брови.

– Скажите, правда, что он заключил в Тауэр малолетних детей герцога? – неожиданно спросил он.

– Об этом никто не знает.

– Что ж, подземельям Тауэра уже доводилось принимать детей королевской крови, – вздохнул Ренн.