Суворов

Тот же смысл вложила в свой отзыв императрица Екатерина: «Я послала в Польшу две силы — армию и Суворова». В Петербурге ликовали. Победитель стал предметом восхищения. Все рассказывали о его удивительных причудах. Например, в походе он не указывал часа подъема, а сам будил войска криком петуха. И эта скрытность была залогом внезапности появления перед противником. Лаконизм высказываний Суворова порождал сравнение его с великим Цезарем. Передавали его приказ дежурному офицеру Федору Матюшинскому: «В час собираться, в два отправляться, в семь-восемь быть на месте. Крепок лагерь местом. Смотреть в оба. Сарматы (так издревле называли поляков. — В. Л.) близко».

В письме Рибасу, с которым у Суворова установились особо доверительные отношения, говорилось: «Ваше Превосходительство, Господин Адмирал, читайте: пришел, увидел, победил. Живу будто во сне. Да хранит Вас Господь, друг мой сердечный!»

Ходило по рукам стихотворное письмецо Александра Васильевича дочери:

Нам дали небеса
Двадцать четыре часа.
Потачки не даю моей судьбине,
А жертвую оным моей Монархине,
И чтоб окончить вдруг,
Сплю и ем, когда досуг.

Стихи, конечно, корявые, но от них так и веет энергией.

Доносить о своих победах Суворов был обязан Румянцеву, а тот уже слал гонцов в Петербург. Но писать частные письма не возбранялось, и Александр Васильевич писал Платону Зубову, зная, что фаворит передаст его слова самой государыне: «Ваше Сиятельство имею честь поздравить с здешними победами. Рекомендую в Вашу милость моих братцев и деток — оруженосцев Великой Екатерины! толико в них прославившихся». После унылых отзывов Репнина, готовившегося к переводу войск на зимние квартиры, это звучало победным гимном и давало надежду на скорый конец войны. Екатерина пожаловала победителю алмазный бант к шляпе и три отбитые у неприятеля пушки. Посланцев, привозивших победные известия, Румянцев повышал в чине, а князя Алексея Горчакова, племянника героя, сама императрица произвела из полковников в бригадиры.

Пересылая донесения Суворова в Петербург, Румянцев кратко и точно определил возможные следствия побед. «Начало отвечает совершенно всеобщим мнениям о несравненном Суворове, — писал он 14 сентября Зубову. — Боже изволи, чтобы дальнейшие следствия, кои главнейше от содействия иных корпусов Князя Николая Васильевича (Репнина. — В. Л.) зависят, имели те же или лучшие успехи и чтобы везде совершенное согласие господствовало».

Приведем несколько документальных свидетельств о решающих этапах кампании, чтобы дать читателю возможность услышать голоса участников событий.

Итак, Суворов занял Брест. У него оставалось не более десяти тысяч человек. Продолжать с такими силами наступление было невозможно. Ближайшие к нему два корпуса находились под командованием Репнина. Отступление прусского короля от Варшавы поставило содействовавший союзникам русский корпус Ивана Ферзена в очень трудное положение. Ферзен стал уходить вверх по Висле на юго-восток, удаляясь от Репнина и сближаясь с Суворовым. Другой корпус находился под Гродно, левее войск Суворова. Его командир генерал-поручик Вильгельм Дерфельден, соратник по фокшанской победе, выполняя приказы осторожного Репнина, действовал нерешительно.

«Дерфельдену околичности Гродни давно очистить надлежало, — доносил Румянцеву Суворов. — Чая скорого сближения Ферзена, отсюда я его (Дерфельдена. — В. Л.) к тому побудил, уведомя Князь Николая Васильевича Репнина. Время потеряно на доклады… Тако, Сиятельнейший Граф! Близ трех недель я недвижим». И следует аналогия из античной истории, которая для всякого образованного русского военного была не только предметом чтения, но и образцом для подражания: «И можно здесь сказать, что Магарбал — Ганнибалу: "Ты умеешь побеждать, но не пользоваться победою". Канна и Бржесц подобие имеют[29]. Время упущено. Приближаются винтер-квартиры».

Не забывая о главной цели похода, Суворов не сидел в Бресте сложа руки. Войска готовились к решающему сражению. Пехота постоянно отрабатывала приемы штурма крепостных укреплений, а солдаты уже передавали из уст в уста: «Скоро пойдем на Варшаву». А.Ф. Петрушевский отмечает маленькую деталь, прекрасно характеризующую взаимоотношения суворовских войск и их предводителя. Наступали осенние холода, солдаты и офицеры мерзли в летних кителях. Плащи не спасали. Воспользовавшись задержкой в Бресте, Суворов приказал подвезти мундиры. Сам он переоделся лишь после того, как сменили обмундирование его подчиненные. Такое не забывается.