Суворов

Война всегда была кровавым делом. Ее суть не изменилась и сегодня, когда сказки о гуманном отношении к гражданскому населению зачастую прикрывают преступления политиков, а средства истребления достигли мировых масштабов. Что же говорить о XVIII веке? Вспомним приказ командующего Египетской армией Наполеона Бонапарта о расстреле четырех тысяч пленных, сдавшихся под честное слово его подчиненных в Палестине. Призыв русского полководца к человеколюбивому обращению с пленными резко контрастирует с тогдашней военной практикой. Суворов был христианин не на словах, а на деле, придавал огромное значение развитию в подчиненных чувства нравственного долга и патриотизма, видя в этом залог моральной стойкости своих войск. Этот приказ был дословно повторен для Крымского корпуса.

Новый командующий быстро установил доверительные отношения с крымским правительством и лично с Шахин-Гиреем. Хан слыл человеком просвещенным. В юности он учился в Венеции, знал итальянский, арабский, греческий и русский языки, писал стихи. Но его деспотизм и торопливость в проведении реформ, в перестройке крымских войск на европейский лад вызвали ропот среди подданных. Распускались слухи о том, что хан изменил вере предков и тайно принял христианство. Шагин-Гирей знал о том, как его ненавидят в Турции, чувствовал себя очень неуверенно и просил Суворова об охране. Тот выделил ему батальон.

Без единого выстрела Суворову удалось выпроводить отряд турецких кораблей, с декабря 1777 года застрявших в Ахтиарской бухте. На кораблях имелось много больных, и под предлогом карантина туркам было запрещено сходить на берег. Начался голод. Экипажи требовали от начальства либо начинать боевые действия, либо уходить. После вероломного убийства одного казака турками, самовольно высадившимися на берег, Суворов выразил резкий протест начальнику турецкой эскадры. По его приказу 15 июня по обеим сторонам гавани расположились три батальона с «приличною артиллерию и конницею и при резервах вступили в работу набережных ее укреплениев» (так было положено начало строительству главной базы Черноморского флота — славного Севастополя). Турецкий адмирал Хаджи Мегмет поспешил уверить Суворова в дружбе, обещал строго наказать виновных и запросил о причинах постройки укреплений. В ответ он получил заверения в желании сохранить мир. Касательно заявления турка о праве пребывания его кораблей в крымских водах Суворов напомнил, что ханство является землей независимой, и возложил ответственность за обострение отношений персонально на Хаджи Мегмета. Тот поспешил покинуть гавань и пошел со своими судами к Очакову.

Шагин-Гирей выразил Суворову благодарность. Был доволен действиями подчиненного и Румянцев.

Вскоре над Крымом нависла новая опасность. 9 июля 1778 года Румянцев сообщил Потемкину о том, что, согласно полученным им известиям, большой турецкий флот выступил в Черное море, пойдет в Синоп, а оттуда в Крым. «А как там господин Суворов не говорлив и не податлив, — выражал опасение фельдмаршал, — то не поссорились бы они, а после не подрались бы».

Через пять дней генерал-поручик получил письмо, подписанное капитан-пашой Газы Хасаном и трапезундским и эрзерумским пашой Хаджи Али Джаныклы. Турецкие военачальники в ультимативной форме требовали прекратить плавание русских судов по Черному морю — «наследственной области величайшего и могущественнейшего монарха, в которой никто другой и малейшего участия и никакого права не имеет». Заканчивалось послание угрозой топить русские военные корабли.

На кораблях командующего морскими силами Османской империи находился десант — воины Хаджи Али. Акция выглядела как личное дело полунезависимого феодала, порой бунтовавшего против центральной власти.

К встрече непрошеных гостей Суворов был готов: удобные для десантирования места были надежно прикрыты укреплениями и войсками. Ответ русского генерала был учтивым, но твердым: он не может поверить, чтобы «письмо… точно от вас было писано», ибо столь важные особы должны не только хранить обязательства своего государя насчет Крыма, но и соблюдать благопристойность и вежливость по отношению к России, с которой султан заключил договор о вечном мире; угрозы же свидетельствуют о намерении этот мир разрушить, а посему он, Суворов, имеет полное право дать отпор «сильною рукою», за что вся ответственность «пред Богом, Государем и пред целым светом по всей справедливости» падет на турецких военачальников.