Хотя наибольшую энергию в борьбе с восстанием проявил Михельсон, но Панин предпочел выставить в качестве виновника успеха Суворова, то есть избранного им, Паниным, кандидата. «Неутомимость отряда Суворова выше сил человеческих, – патетически доносил он Екатерине.,– По степи, с худейшей пищею рядовых солдат, в погоду ненастнейшую, без дров, без зимнего платья, с командами майорскими, а не генеральскими, гонялся до последней крайности».
Насмешница-судьба сыграла шутку с полководцем: никогда, ни до того времени, ни после, он не получал такой блестящей аттестации от своего начальника, как за доставку поверженного, закованного пленника.
В действительности роль Суворова была более чем скромной. Появившись в момент, когда восстание уже шло на убыль, он, самое большое, ускорил на несколько дней неизбежную трагическую развязку.
Впрочем, Екатерина отлично понимала это: хотя она и наградила Суворова золотой шпагой, усыпанной бриллиантами, – наградила именно за Пугачева, а не за турецкую кампанию, но при случае она без обиняков заявила, что «Суворов тут участия не имел… и приехал по окончании драки и поимки злодея». В другой раз она выразилась еще непочтительнее, сказав, что Пугачев обязан своей поимкой Суворову столько же, сколько ее комнатной собачке Томасу.
Летом 1775 года дворянская Россия пышно отпраздновала подавление Пугачевского восстания и успешное окончание внешних (польской и турецкой) войн. Суворов не присутствовал на празднествах: он в это время находился в Поволжье, ликвидируя последние очаги восстания.
В августе 1775 года скончался Василий Иванович Суворов.
В связи с этим полководец получил разрешение явиться в Москву, представлялся там государыне и был назначен командиром Петербургской дивизии. Для большинства генералов такое назначение показалось бы чрезвычайно лестным и выгодным. Однако Суворову оно было не по душе. Его не привлекала перспектива получать награды за парадную службу; в мечтах своих он стремился к подлинной славе, неразрывно связанной со славою своей родины, и не хотел менять тяготы и опасность борьбы на теплое местечко в столице. В этом характерное отличие Суворова: он мог обращаться к покрори– тельству могущественных царедворцев, но стать одним из них никогда бы не согласился.
Оставшись в Москве по домашним делам, он провел там и в своих деревнях свыше года, ни разу не появившись в Петербурге для командования дивизией.
В ноябре 1776 года он получил от Потемкина предписание срочно выехать в Крым.
Еще Петр I высказал мысль о необходимости присоединения к России Крыма, запиравшего выход из Азовского моря и игравшего решающую стратегическую роль на Черноморском побережье. В XVIII веке русская политика неизменно была направлена к присоединению этого полуострова. Заключенный, в 1774 году в Кучук-Кайнарджи мирный договор в значительной степени разрешал эту задачу – турки очистили полуостров, и решающее влияние на крымские дела приобрела Россия благодаря обладанию крепостями – Керчью, Еникале и Кинбурном.
В Петербурге уже в течение нескольких лет воспитывался обрусевший брат низложенного крымского хана, по имени Шагин-Гирей. Его наметили кандидатом в крымские правители: решено было сперва навязать его ногайским ордам, а затем провести в крымские ханы. Татары волновались: Турция придвигала к Крыму свои войска. Россия, со своей стороны, ввела на полуостров двадцатипятитысячный корпус под начальством Прозоровского. Заместителем последнего был назначен Суворов.
В марте 1777 года Шагин-Гирей прибыл в Крым и был избран мурзами в ханы. Мероприятия, которые он начал проводить, возбудили против него недовольство мусульман. Волнения перекинулись из Крыма на Кубань, где кочевали ногайцы.
В это время начальство над Кубанским корпусом было вверено Суворову.
Приехав на Кубань, Суворов развил кипучую деятельность. Он пробыл там всего три с половиной месяца, но провел за это время огромную работу, построив кубанскую оборонительную линию.
Укрепления строились в боевых условиях, часто под огнем горцев. Все пункты для сооружения укреплений Суворов избрал лично и лично (а после отъезда в Крым – письменно) руководил работами.
В июне 1778 года кубанская оборонительная линия простиралась от Тамани до Ставрополя, на расстоянии 540 верст. Впоследствии Суворов с законной гордостью писал Турчанинову, что из 700 человек, рывших укрепления на Кубани, в непогодь, «на носу вооруженных многолюдных варваров», ни один не был убит, и только один солдат, застигнутый врасплох невооруженным, погиб от раны.
В разгаре этой работы Суворов получил извещение о назначении его на место князя Прозоровского командующим крымскими вооруженными силами.