Суворов

Удачное развитие дальнейшей деятельности Огинского грозило русским серьезными последствиями. Народные волнения могли быстро охватить весь дотоле спокойный край.

Суворов в следующих выражениях характеризовал выступление Огинского: «Возмутилась вся Литва. Регулярная ея… армия с достаточною артиллериею и всем, к войне подлежащим, снабженная собралась, как и довольно иррегулярных войск, под предводительством их великого гетмана, графа Огинского, который сперва и получил некоторые авантажи; наши тамошние деташементы действовали слабо и очень предопасно, давали ему время возрастать, так что считали уже его более как в десяти тысяч лучшаго войска, что не могло быть правдою, но от протяжения времени вероятно бы совершилось».

Опытному глазу Суворова ясно было, чем чревато выступление Огинского, если не затушить его в самом начале. Но русское командование, как обычно, медлило. Веймарн возложил главные операции на Древица, которому приказано было, «не покидая и тени гетманской, следовать с поспешением за ним и разбить его до вящаго себя усиливания»; Суворову поручалось способствовать выполнению этого плана. Все в этом замысле возмущало Суворова: и медлительная тактика, построенная на робких, чрезмерно осторожных действиях, и скромная роль, которая отводилась лично ему (кстати сказать, Древиц был младше чином). Он на свой страх решился выйти из рамок, которые — во вред делу — навязывал ему его начальник.

С отрядом в восемьсот человек, пройдя за четыре дня около двухсот верст, Суворов подошел к Слониму и узнал, что неподалеку оттуда, в местечке Сталовичи, разместилась более чем трехтысячная колонна Огинского. Несмотря на то, что войско противника было вчетверо больше, Суворов, верный своей обычной тактике, задумал немедленную атаку. Он рассчитывал захватить врасплох не подозревавшего его приближения неприятеля. Была темная ночь. Русский отряд без шума подошел к местечку, снял сторожевой пикет и ворвался в Сталовичи. «Нападение наше на литовцев было со спины», — констатировал Суворов. Не давая опомниться конфедератам, русские — к которым примкнули содержавшиеся здесь в плену солдаты покойного Албычева — штыками и саблями очистили Сталовичи.

«Подполковник Рылеев все, встречающееся в местечке, порубил и потоптал», — с всегдашней образностью вспоминает Суворов в автобиографии.

В Сталовичах была расположена только часть польско-литовских войск. Остальные разбили лагерь в поле. Не позволяя им притти в себя, Суворов на рассвете атаковал их и рассеял. Победа была полная. Огинский с десятком гусар бежал за границу[14].

Последствия Сталовичской битвы были огромны. Предоставим слово Суворову: «Вся артиллерия, обозы, канцелярия и клейноды великаго гетмана достались нам в руки… Плен наш наше число превосходил: от драгунских и пехотных полков почти все, кроме убитых штаб- и обер-офицеров, были в нашем плену… Сражение продолжалось от трех до четырех часов — и вся Литва успокоилась».

Суворов был настолько доволен поведением своих солдат в этой операции, что подарил каждому из них от себя по серебряному рублю.

Лично Суворову его блестящая победа не принесла на первых порах ничего, кроме новых неприятностей. Веймарн осыпал его градом колкостей и укоров за неповиновение и кончил тем, что подал формальную жалобу на него в военную коллегию. Факты были, однако, чересчур очевидны; жалоба осталась без результата, а Суворову был послан орден (за время пребывания в Польше Суворов получил до того два ордена). К этому же времени Веймарна перевели в другое место, и взамен него был назначен Бибиков. С новым начальником у Суворова установились хорошие отношения. Однако укоренившиеся в нравах генералитета интриги не прекращались, и Суворов попрежнему просил об увольнении.

«Мизантропия овладевает мною, — писал он Бибикову. — Не предвижу далее ничего, кроме досад и горестей».

Прошло все-таки еще около года, прежде чем ему удалось покинуть Польшу. В течение этого года имело место одно небезынтересное событие. Прибывший вместо Дюмурье к конфедератам французский генерал Вьомениль затеял смелое и громкое предприятие. «В отчаянном положении, в котором находится конфедерация, — писал Вьомениль, — необходим блистательный подвиг для того, чтобы снова поддержать ее и вдохнуть в нее мужество». В качестве такого подвига был задуман захват Краковской цитадели, охранявшейся Суздальским полком под командой бездеятельного офицера Штакельберга. План этот удался как нельзя лучше. В январе 1772 года, в то время, как русские офицеры веселились на маскараде, отряд французов пробрался через сточные трубы в цитадель и захватил в плен тамошний гарнизон.

Узнав о случившемся, Суворов с полутора тысячами человек бросился к Кракову и попытался завладеть цитаделью штурмом. Эта попытка окончилась полной неудачей.

«Неудачное наше штурмование доказало, правда, весьма храбрость, но купно в тех работах и не-искусство наше. Без Вобана и Когорна учиться было нам лучше прежде тому на Петербургской стороне», — доносил Суворов Бибикову.