Суворов. Чудо-богатырь

С момента вступления своего в Италию Суворов имел основание быть недовольным венским кабинетом, стеснявшим его свободу действий; теперь же недовольство его перешло в негодование: едва узнали в Вене о сделанных главнокомандующим распоряжениях по восстановлению сардинского короля, как император Франц поспешил отправить к нему рескрипт, в котором писал, что в землях, занятых союзными войсками, по праву завоевания не может быть признаваемо иной власти, кроме его, австрийского императора, что поэтому все, относящееся до гражданского управления и части политической, должно быть предоставлено распоряжению венского кабинета, пьемонтские же солдаты должны быть призываемы под австрийские знамена, а не под знамена сардинского короля, так как продолжительная война требует пополнения людьми чужих областей, отнятых у неприятеля.

Рескрипт этот открыл Суворову глаза, для него стало ясно, что цели, преследуемые русским императором и австрийским, различны. В то время когда императором Павлом Петровичем руководили рыцарские чувства, желание восстановить троны и веру, низвергнутые Французской республикой, император австрийский таил своекорыстные замыслы — русской кровью, русским самопожертвованием ради идеи округлить свои владения. Вместе с рескриптом к главнокомандующему все внутреннее управление занятым краем вверялось австрийским комиссарам, снабжение же всем необходимым союзных войск — Меласу, от имени которого были опубликованы прокламации к бывшей сардинской армии. В них имени сардинского короля не упоминалось, и потому они не достигали цели: желающих поступить под австрийские знамена находилось немного.

Отношения венского двора к главнокомандующему не замедлили сказаться и в армии. Австрийские генералы, видя, что между главнокомандующим и руководителем венской политики происходит борьба, не замедлили принять сторону барона Тугута и всячески стали парализовать деятельность Суворова. Положим, такой образ действий вредно отзывался на общем деле, но и то сказать, кто и в какие времена предпочитал интересы государственные своим собственным? Недаром же сложилась поговорка: «Своя рубашка ближе к телу». Так было и в данном случае: австрийские генералы знали, что, подрывая деятельность Суворова, они делают угодное Тугуту, а делать приятное всесильному министру — значит делать собственную карьеру, и делали ее, не стесняясь средствами, следствием чего армия никогда не получала вовремя провианта и боевых припасов, солдаты, проходя по богатой стране, нередко голодали и в лучших случаях питались черным и не всегда хорошим хлебом. Даже неприхотливый русский солдат стал жаловаться на австрийское скряжничество. Рассылаемые главнокомандующим приказания доставлялись не вовремя и получались тогда, когда в них миновала уже надобность или когда обстоятельства дела настолько изменялись, что исполнение запоздалого приказания являлось прямо-таки вредным. Один только маркиз Шателер, проникшийся уважением к Суворову, ясно видел, что Тугутом руководила слепая зависть к успехам и славе иноземного полководца и непонятная ненависть к России. И действительно, Тугут не мог простить России того, что Австрия должна была обратиться к ее помощи. Не так рассуждал Шателер и всячески старался облегчать нелегкий труд главнокомандующего, но этот благородный человек нажил себе непримиримого врага в лице Тугута.

При таких-то условиях готовился Суворов к событиям, окружившим новым ореолом его славное имя и повергнувшим Францию в ужас и уныние.

Находившийся на юге Италии генерал Макдональд шел на соединение с Моро. Допустить их соединиться — значило бы отказаться от приобретенных успехов. Союзная армия была и без того численностью слабее французской, теперь же, наполовину уменьшенная выделением отрядов для осады находящихся в тылу крепостей, она едва ли могла бы противостоять армиям Моро и Макдональда. Во что бы то ни стало нужно было не допустить соединения французских армий и разбить их в одиночку. Суворов со всею своей энергией принялся за необходимые приготовления.

Отдав приказ собираться войскам к Александрии, Суворов сам выехал 20 мая, обгоняя спешившие войска. На одном из привалов он увидел, что солдаты, усевшись на пологом берегу реки, черпают из нее ложками воду и запивают ею твердые, как камни, сухари.

— Вот как кормят негодные австрийцы своих избавителей, — сказал он ехавшему рядом племяннику князю Горчакову, — и это в стране, изобилующей млеком и медом, долго ли тут до мародерства, а кто виноват?

Затем, подъехав к солдатам, он крикнул им с веселым видом:

— Здорово братцы, здорово чудо-богатыри, что это вы делаете?

— Итальянский суп хлебаем, ваше сиятельство, — добродушно отвечали солдатики.

— Дело, дело, — отвечал фельдмаршал и, соскочив с коня, взял солдатскую ложку и принялся вместе с ними хлебать воду.

— Вкусный суп, — сказал он, похлебав водицы, — сыт, теперь очень сыт, а знаете, братцы, ведь французы от нас совсем уже близко, вот добраться бы нам поскорее: знатно поживимся, много у них всякого добра, и про итальянский суп тогда забудете.