Суворов и Кутузов (сборник)

Войска Римского-Корсакова не посрамили себя – дрались отчаянно, но сила и солому ломит – Массена раздавил их численностью. Французы превышали русских чуть ли не в три раза. Римский-Корсаков отступил на правую сторону Рейна.

Суворов был потрясен известием.

Бесконечные обманы и предательства австрийцев наконец-то привели к тому, к чему они все время стремились, – к катастрофе.

Суворов со своим восемнадцатитысячным отрядом оказался один на один против шестидесяти с лишком тысяч свежих войск Массена.

Суворов очутился в западне, в тесном ущелье среди неприступных гор. Французы заперли ему все выходы из долины, сторожили каждый его шаг.

В довершение ко всему эта горсть русских терпела ужасные лишения. Войска Суворова были окончательно изнурены неимоверно трудным походом, ежедневными боями. Не спавшие сутками, не видавшие горячей пищи, босые, голодные и холодные люди шли, как тени. У солдат уже не осталось сухарей. Офицеры рады были кусочку хлеба, картофелине. Заряды и патроны были на исходе. Артиллерия – только горная.

Провиант был взят из Белинцоны с таким расчетом, чтобы его хватило до Швица. Но около половины лошадей и мулов погибло с вьюками в пути, а на Швиц надеяться уже не приходилось – обстоятельства в корне изменились.

Теперь надо было думать не о положении союзных войск в Швейцарии вообще, а о спасении своей малочисленной армии.

На карту ставилась честь русской армии, честь России.

Неужели – катастрофа?

Неужели в конце столь славной победной военной деятельности – позор?

– Respice finem![117]

Как часто Суворов сам твердил об этом.

И какой же найти выход? Что делать?

Отступать назад, к Альторфу? Продолжать идти на Швиц? Или через горы к Гларису?

Суворов находился в страшном волнении.

Разные чувства обуревали его.

– Великие приключения происходят от малых причин!

Если бы австрийцы вовремя доставили мулов, он не потерял бы в Таверно пять дней, Римский-Корсаков не был бы разбит!

Гнев, возмущение предательством австрийцев сменялись тревогой за армию, за честь России.

Он не находил себе места в этой келье. Не спал всю ночь. Не мог дождаться утра: утром Суворов решил созвать военный совет.

Впервые в жизни он, человек непреклонной воли, действительно нуждался в товарищеской поддержке.

Всегдашняя решимость и вера в себя и в свой народ не оставили его и на этот раз. Сам он готов был к невероятным трудностям и лишениям, но хотел об этом услышать от своих верных соратников. Хотел услышать, что на эти невероятные трудности и лишения так же самоотверженно пойдут до конца и они.

Х

Суворов в фельдмаршальском мундире, при всех орденах, быстро ходил по келье. Он был так погружен в свои тревожные мысли, что не замечал никого.

Первым на совет явился Багратион. Александр Васильевич не удостоил сегодня своего любимца даже взглядом.

Когда собрались старшие начальники – Суворов пригласил не только генералов, но и полковников, – вошли все вместе.

Александр Васильевич стоял посредине комнаты, опустив руки по швам.

Генералы и полковники вперемежку стали перед ним. Прямо перед фельдмаршалом стоял низенький тучный Вилим Христофорович Дерфельден, старший среди генералов.

Суворов молча поклонился вошедшим и закрыл глаза. Все стояли, как по команде «смирно», не шелохнувшись.

И вот Суворов открыл глаза. Они горели гневом. Щеки покрыл румянец. Рот кривился в брезгливую гримасу.

Он заговорил. Сегодня его голос был немного глух, дрожал. В голосе клокотало возмущение:

– Корсаков разбит. Отброшен за Цюрих. Австрийцы опрокинуты, прогнаны от Глариса. Весь наш план изгнания французов из Швейцарии исчез! Всему виной Австрия. Тугут. Гофкригсрат. Он связал мне руки еще в Италии. Поход одних русских в Швейцарию – только предлог удалить нас из Италии. Чтобы присвоить завоевания. Австрийский принц Карл должен был не уходить отсюда. Ждать, когда мы соединимся с Корсаковым. Ушел. Оставил Корсакова с двадцатью тысячами защищать то, что сам защищал с шестьюдесятью. Погубил Корсакова. Доставили бы вовремя мулов в Белинцону, мы десятого – одиннадцатого были бы здесь. Массена побоялся бы идти на Корсакова!

Суворов остановился. Веки снова прикрыли глаза. Он стоял, словно подбирал в уме слова. Все ждали затаив дыхание.

Слова была найдены. Голос окреп. Звучал сильнее и чище:

– Что нам делать? Идти вперед на Швиц – невозможно: у Массена свыше шестидесяти тысяч, а у нас в двадцати нет. Идти назад – стыд. Русские и я никогда не отступали. У нас осталось мало сухарей. Еще меньше зарядов в патронов. Мы окружены горами. Мы окружены врагом. Сильным, возгордившимся победой, устроенной коварной изменой. Со времен дела при Пруте русские войска не были в таком гибельном положении.[118] Но Петру Великому изменил мелкий человек. Ничтожный владетель маленькой земли. Зависимый от сильного властелина. Грек. А нашему государю – сильный союзник: кабинет великой державы. Это не измена, а предательство!

С каждым словом голос повышался, гремел. Теперь в нем звучали уже не злость и насмешка, а правота, сила: