Суворов и Кутузов (сборник)

Раздумий было много, и каждый дворянин, новоладожский или гдовский, обязательно считал себя политиком, дипломатом и немножко полководцем. Господа дворяне не изволили торопиться и совещались три дня.

По просьбе Кутузова полковник Резвой и капитан Кайсаров были откомандированы из Молдавской армии в Петербург. Оба они присутствовали на заседаниях и каждый день рассказывали Михаилу Илларионовичу, что происходило в доме Безбородко.

Когда 18 июля вечером приступили к выбору начальника Петербургского ополчения, то со всех сторон залы послышались голоса: «Кутузова, Кутузова!»

К баллотировке, к белым и черным шарам, прибегать не пришлось: мнение было единогласное – Кутузов.

19 июля в пятницу предполагалось объявить решение дворянства избраннику.

Екатерина Ильинична с утра обдумывала, чем пристойнее заняться Мише, что делать в ту минуту, когда приедут к нему делегаты.

– Пусть они застанут тебя за картой в кабинете.

– Так только на гравюрах изображают полководцев. Еще пушки по бокам… – усмехнулся Кутузов. – Я просто буду сидеть вот тут, в гостиной на диване, где сижу, и читать.

– А что же ты будешь читать?

– А вот лежит какая-то твоя книжка.

Михаил Илларионович развернул и прочел заглавие: «Позорище странных и смешных обрядов при бракосочетании».

– Да что ты, Миша, эта не подходит…

– Почему именно? Книжка интересная?

– Забавная…

– Забавное как раз и люблю.

И в таком положении застала его делегация губернских и уездных предводителей дворянства.

Михаила Илларионовича повезли в собрание.

Дворянство еще на лестнице восторженно встретило Кутузова. Михаил Илларионович шел окруженный целой толпой. Знакомые поздравляли, жали руки. Хозяин дома, Илья Андреевич Безбородко, и братья Александр и Дмитрий Нарышкины, обер-камергер и егермейстер, обняли Михаила Илларионовича. Уездные дворяне в суконных, пахнущих нафталином фраках, со старомодными, высокими «золотушными» галстуками, душными в июльскую теплынь, не обращая внимания на шитые золотом камергерские мундиры и сюртуки военных, бесцеремонно протискивались вперед, чтобы поближе разглядеть знаменитого Кутузова. Смотрели на его седую, гордую голову, сквозь которую дважды прошла смертоносная неприятельская пуля.

Губернский предводитель дворянства Жеребцов и Безбородко подвели Михаила Илларионовича к большому столу, покрытому зеленым сукном, на котором белели разбросанные листки бумаги. Жеребцов позвонил в колокольчик. Шумный прибой голосов разом утих. Никто не садился. «Благородное» санкт-петербургское дворянство стоя ждало, что скажет генерал от инфантерии граф Кутузов.

– Господа, о многом мне хотелось бы вам сказать… – начал Михаил Илларионович.

Волнение сдавило ему горло. Он на секунду умолк.

– Вы украсили мои седины! Спасибо вам, господа!

И тут буйным ливнем ударили аплодисменты. Особенно не жалели ладоней, старались господа уездное дворянство. Аплодисменты дали возможность Михаилу Илларионовичу оправиться от волнения. И он уже почти спокойным голосом прибавил, что может принять столь лестное и почетное избрание, если государю не будет угодно призвать его к исполнению других обязанностей.

Кутузов поклонился и пошел к выходу.

По рвению уездных дворян Михаил Илларионович видел, что они готовы качать его, но губернское дворянство умерило пыл уездных. Сопровождаемый по-прежнему аплодисментами, пожатием рук, поклонами, улыбками и добрыми пожеланиями, растроганный Кутузов уехал с Резвым домой.

– Ты, Мишенька, как Эпаминонд, который не отказался служить простым воином под начальством неопытных полководцев, добившихся коварством высших ступеней, – говорила обрадованная Екатерина Ильинишна.

– Павел Андреевич, заметь: в последнее время меня все сравнивают с греками, – сказал Резвому Михаил Илларионович. – В Бухаресте заладили – Фемистокл, здесь – Эпаминонд.

– А вы, Михаил Илларионович, скажите: хоть горшком назовите, лишь бы в печь не ставили! – шутил Резвой.

Император утвердил избрание Кутузова начальником Петербургского народного ополчения, и Михаил Илларионович энергично принялся за дело. Он был занят с утра до ночи: сидел на приеме ратников, обсуждал детали обмундирования, вооружения и снаряжения, ездил смотреть, как на Измайловском плацу учили ополченцев. Учили спешно – чуть ли не от зари до зари, благо ночи стояли прозрачные, белые. Учили без «красот», даже не брать на караул, а только знать свое место в шеренге, шагать в ногу, правильно носить на плече ружье, заряжать, стрелять и колоть штыком.

– Придется походить с ружьем! Это не с тросточкой прогуливаться по прошпекту, – говорили ополченцам-горожанам обучавшие их кадровые унтера.

Михаил Илларионович приободрился, ожил, повеселел. Снова почувствовал себя нужным для государства человеком.

– Знаешь, Мишенька, ты помолодел, – говорила жена.

– Ради бога, Катенька, только ты уж не превращайся в льстеца и подхалима: их и без тебя хватает, – отвечал Михаил Илларионович.

Через день в Петербурге узнали: московское дворянство тоже избрало Кутузова начальником ополчения. Это была пощечина Александру – он не хотел признавать Кутузова, а народ признавал.