Суворов и Кутузов

В полках все начальство, начиная от полковника и кончая капралом, ходило злое-презлое: каждый хотел, чтобы его часть была лучше других. Значит, надо было не жалеть солдату палок, а здесь, вблизи от императрицыной ставки, нельзя было не только ударить, но даже всласть изругать солдата – в писаном уставе не сказано было обучать побоями. Капралы ругались вполголоса, втихомолку тыкали солдату куда-нибудь в бок, под девятое ребро, кулаком. В зубы ударить не годилось – еще невзначай понаставишь к смотру фонарей.

Только в одном Суздальском полку все шло по-обычному: полковник Суворов не терпел никаких зуботычин, считая, что солдат надо учить словом, а наказывал в крайнем случае, за большую провинность.

20 июня отдали приказ при пароле: бригадира Измайлова назначить командиром легкого корпуса. Корпус должен был прикрывать фронт и левое крыло царицыной армии от «врага» – дивизии Панина.

Легкий корпус сформировали из войск 2-й дивизии. Конница – Санкт-Петербургский карабинерный полк, казаки и четыре эскадрона грузинских гусар. Пехота – один батальон мушкатеров и две роты гренадер Суздальского пехотного полка под начальством полковника Суворова.

Суздальцев императрица выбрала из всех других армейских полков потому, что об их полковнике Александре Суворове шла молва, будто он по-особому обучил свой полк.

«Противник» – дивизия Панина – занял позицию на возвышенностях перед рекой Пудость. Панин построил три моста через реку, впереди линий пехоты, на холмах, поставил пушки с прикрытием и стоял, ожидая нападения сил императрицы.

21 июня, в пять часов пополудни, Екатерина II выехала из лагеря. Впереди, в полуверсте, шел авангард – двести гусар и пятьсот казаков. Полк конной гвардии прикрывал ее справа. Екатерина II обходила правое крыло Панина.

Полковник Суворов со своими суздальцами стоял у деревни Техвиной. Бригадир Измайлов приказал не отходить от нее.

Был жаркий день. Парило. Солдаты, еще с вечера завитые и напудренные, одетые в тесные мундиры, изнывали от жары. По щекам текла бурая жижа из свечного сала, муки и пыли. Сам полковник чувствовал себя тоже неважно: с непривычки давил застегнутый на все пуговицы камзол, мешала треуголка. А главное, у него не хватало терпения пережидать все эти обычные эволюции, которые нужно было по правилам линейной тактики проделывать атакующим войскам.

Панин, заняв крепкую позицию, будет стоять неподвижно на одном месте, а войска императрицы начнут перестреливаться с ним. Это была раз навсегда узаконенная тактика всех положений. До чего это было скучно, плац-парадно и, прежде всего, неверно!

Суворов видел: Панин, строго придерживаясь линейного построения, растянул свои войска двумя тонкими линиями, стараясь охватить побольше важных пунктов местности. Но зачем обязательно обходить с флангов, когда можно, построив войска в несколько рядов, в колонну, броситься в любом месте на тонкую панинскую цепочку и без труда прорвать ее?

А вместо этого нарядные желто-красные грузинские гусары императрицы и бородатые казаки вяло перестреливались с панинскими ведетами,[28] медленно теснили их. Ведеты постепенно отступали к своим главным силам.

Вместо жаркого короткого сабельного удара, мгновенно решающего все, получалась жалкая, никчемушная стычка. Нет, положительно не хватало сил терпеть.

Против него, на холмах, стоят панинские пушки. Первое дело – надо захватить их, и все тут! Он поступит не по прусскому образцу, а по своему разумению! Не будет понапрасну тратить время и пули: в штыки их!

– Ведь это – что? Бой? Так чего ж тут, в самом деле, возиться? – обернулся он к молодому, двадцатилетнему командиру 1-й роты Михаилу Кутузову, стоявшему рядом. – Беги, Мишенька, к гренадерам, пусть они из-за кустов откроют огонь по холмам. – А сам повел батальон в лощину.

На лугу Суворов остановил батальон и разъяснил солдатам, что он хочет делать. Во всей русской армии, по примеру пруссаков, только офицеры знали о том, что будет предпринимать их командир. Полковник же Суздальского полка всегда говаривал, что «каждый солдат должен понимать свой маневр».

– Ребята, впереди, на холмах, – пушки. Их надо взять в штыки! – сказал он и довел суздальцев через лужок на пехоту.

Суздальцы поднялись на высокую межу и с криком «ура» неожиданно бросились на панинские пушки и их прикрытие. Артиллеристы, отвлеченные ложной атакой двух гренадерских рот, которые стреляли из-за кустов, не ожидали «врага» с этой стороны. Но все же успели дать залп по наступающим суздальцам.

Суздальцев не остановила пальба: еще в Новой Ладоге Суворов не раз водил их в атаку на пушки. Мушкатеры сквозь пороховой дым бежали вперед. Не успели артиллеристы перезарядить, как мушкатеры Суворова, опрокинув пехотное прикрытие, уже сидели на панинских пушках.

Один канонир сгоряча ударил банником Воронова, который, как рядовой 1-й роты, попал в легкий корпус. Обозленный Воронов с такой силой рванул банник к себе, что канонир потерял равновесие и торчком упал на землю. Когда он вскочил, готовый кинуться с кулаками на Воронова, суздальский капрал сердито стукнул его по загривку: