Свадьба Морского царя. Книга пятая

– А помнишь, Барб, как ты в детстве спрашивала: «А почему ты, дядя Бенедикт, даёшь котенку корм, когда он в туалет сходит, а мне ничего не даёшь?» А помнишь, как ты гоняла по улице на доске с колёсиками? Как там она называлась?

– Ногокат, дядюшка. Тогда у нас в Зеленграде все мальчишки на них гоняли, ну и я вместе с ними, а соседки качали головой и говорили: «А ещё девочка, называется!»

– А помнишь, как я тебя спросил, когда тебе было десять лет, кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

– Помню. Я хотела стать пиратом, то есть пираткой!

Дядя и племянница дружно расхохотались.

– Кстати, Барб, что ты собираешься делать дальше? – задал вопрос доктор Мартиниус, одобрительно наблюдая, как Мельхиор наливает ему и себе крепкой, сладкой мадеры из Гведской Вест-Индии.

– А ты не будешь смеяться?

– У тебя такие забавные планы?

– Нет, но в нашем королевстве к такому относятся отрицательно. Я хочу учиться в университете. Как ты и Мельхиор. Я считаю, что женщины нисколько не глупее мужчин и тоже могут быть отличными специалистами. Но ничего, рано или поздно мы всё равно добьёмся своих прав!

– Мы? Ты говоришь об «Эмансипэ» – движении за права женщин?

– Да, про него. В «Эмансипэ» состоят самые отважные женщины нашей страны. Ты бы видел, с каким презрением это название произносила наша классная дама мадемуазель Вальпургия. Она долго-предолго тянула последний звук, оттопырив нижнюю губу на поллоктя вперёд: «Эмансипэ-э-э!»

– Барб, дразниться нехорошо, – улыбнулся доктор Мартиниус. – Значит, хочешь в наш университет?

– Так выбора-то нет, – вздохнула Барабара. – Сам знаешь, что особ женского пола принимают только в Гведский королевский университет, да и то не на все факультеты. Я хотела бы стать моряком и бороздить под парусами просторы морей и океанов, но ни в Синеморскую высшую школу дальнего плавания, ни в Портобельскую высшую школу торгового мореплавания, ни в шкиперскую школу в Гведианаполисе, ни даже в мореходную школу в Ориенте я поступить не могу. Ах, дядюшка, как жаль, что я не юноша! Иногда эти противные юбки просто бесят!

Барабара пригорюнилась.

– Тебе нужно что-нибудь выпить, моя дорогая, – озабоченно проговорил нотариус. – Саския как раз готовит кофе.

– Мне чего-нибудь покрепче. Твоя мадера подойдёт.

Мельхиор с удивлением взглянул на Барабару, но доктор Мартиниус, ни слова не говоря, дал ему знак, налить племяннице. Чокнувшись, они выпили.

– А что бы ты хотела получить в подарок на день рождения? – нарушил грустную тишину доктор Мартиниус.

– А ты обещаешь выполнить моё желание? – оживилась Барабара.

– Даю слово члена Гильдии гведских нотариусов, – торжественно пропищал доктор Мартиниус, приложив руку к сердцу.

– А ты, Мельхиор, обещаешь?

– Конечно, обещаю. Честное слово помощника члена Гильдии гведских нотариусов, – пробормотал Мельхиор в замешательстве. Он-то тут при чём?

Барабара выпрямилась на стуле и объявила, словно королева своим подданным:

– Тогда слушайте, месьеры! Я желаю отправиться в славный город Ориент, увидеть море, корабли, настоящих морских волков и попробовать макароны с соусом из чернил осьминога. И я желаю, чтобы вы меня туда сопровождали.

Раздался громкий звон стекла. Это у Мельхиора выскользнул из рук бокал, упал на мраморный пол и разлетелся на мелкие осколки так же, как его надежды на спокойную жизнь.

Глава III. Ориент на Синем море

Начав долгий путь из Квакенбурга в Гведское Поморье, почтовый дилижанс, в котором путешествовали довольная Барабара, ликующий доктор Мартиниус и кислый Мельхиор, обогнул Большую гору, проехал с запада на восток всю Голубую страну и, миновав Голубое озеро, наконец пересёк границу Синей страны. Густые полуночные леса сменила приморская равнина Восточной Гвеции с лиственными рощами и небольшими деревеньками. Переночевав в одной такой деревеньке, носящей название «Три Таверны», – она действительно состояла всего лишь из трёх таверн с постоялыми дворами при них – путешественники достигли Комариного болота. Об этом гиблом месте ходили страшные слухи. В старину поморские гведы здесь казнили преступников. На рассвете злодея привязывали к столбу, накрепко вбитому в трясину, и окатывали ведром болотной воды. Говорят, что комары сжирали несчастного ещё до заката.

Вымощенный щебнем почтовый тракт долго тянулся вдоль буро-зелёной трясины с ползущими над ней языками серого тумана, потом грязная жижа, затянутая ряской и заросшая лилиями, закончилась. Сначала обочь дороги появились живые изгороди, но вскоре живые изгороди уступили место частоколам, а тех, в свою очередь, вытеснили кирпичные заборы, скрывающиеся за шеренгами деревьев. Вместо придорожных канав пошли каменные бордюры, и тракт превратился в величественную аллею под густолиственным сводом из ветвей старых буков.