Свадьба вампира

Короче говоря, прекрасные провинциалки начисто уничтожили мою нравственность, зато развили технические и деловые навыки, своего рода, школа менеджеров. И стал я наблюдать жизнь глазами профессионала. Шел по проспекту, а мне казалось – по саду-огороду. Смотрел на хорошеньких женщин, а видел – дойных коровок. Говорил изысканный комплимент, а мысленно уже за титьки дергал, молочко доил. И ничего поделать-то не могу! Она еще по улице идет, меня знать не знает, а на самом деле, уже лежит. Только приостановилась и улыбнулась, а я уже прикинул, каким способом она больше любит. И так все время, в том и беда. Кошмар какой-то. Хобби стало второй натурой, хобби достигло мастерства. Весь процесс обольщения, от первой улыбки до постельного вздоха, я укладывал в час-полтора. Поначалу мне нравилось знакомиться, наблюдать, как холодные глаза зажигаются любопытством, я запоминал черты лица незнакомого, будил страсть, и она меняла эти черты, происходило чудо, лицо чужое становилось близким. Самое забавное, что в сексе я вовсе не стремился к общепринятому финалу. Выработав привычку экономить, я часто вспоминал о себе на третьем или четвертом дубле, иногда на другой день и совсем на другой женщине. Получался парадокс. Я возводил женщину на пьедестал и творил из нее божество. Но едва богиня входила во вкус, как пьедестал оборачивался эшафотом, а ласковый раб – палачом. И все равно. Даже в роли жертвы они бывали благодарны, а некоторые умудрялись влюбиться. И в этом нет ничего удивительного!

Женщины всегда любили и будут любить тех, кто заставляет их страдать, испытывать всю гамму переживаний, от тщеславия и восторга до уничижения и ненависти, потому и обожают всяких негодяев. Превратившись в матерого кота-профессионала, я с усмешкой вспоминал добрых провинциалок, молодость, которая отошла вместе с ними, и свой первый кризис. Еще не поздно было стать примерным семьянином, нарожать детишек, обернуться честным тружеником, трясущимся над каждой копейкой, и с утра до вечера мечтать об одном: поскорей бы эта советская власть кончилась. Но я предпочел другой путь. Жестокая борьба за рынок, когтистая лапа рэкета, мир отпетых негодяев и продажных женщин, авантюры за гранью закона наложили на меня суровый отпечаток. От юношеского романтизма не осталось следа. Времени и обществу требовался не романтик, им требовался сутенер. Прошли годы.

– Девушка, милая! Как же так? Скоро свадьба, а мы не знакомы, – я обратился к стройной брюнетке лет двадцати, стоящей на обочине в ожидании такси. Был теплый летний вечер, я решил устроить себе выходной.

– I don’t understand, – и она отвернулась.

Услышав такой наплевательский ответ, я несколько опешил.

– Ты что, сучка. Американка, что ли?

Я знал, что она не выдержит, а если иностранка – не поймет, интонация была дружелюбной. Последовал обратный поворот, стрельнула глазами. Не ожидала хамства от приличного на вид гражданина.

– Какой чудный вечер… – томно начал я, льстиво улыбаясь.

– Отвали, козел, – оборвала мою песнь «иностранка».

– I don’t understand, – не растерялся я, и посмотрел бесцеремонно, как бык Буян на корову Машку, даже облизнулся. В ответ она презрительно фыркнула.

– Тебя как зовут, крошка, – я едва удержался, чтоб не хлопнуть ее по симпатичному заду. – Новенькая? Что-то не припомню.

– Я тебя тоже не припомню, – бровки у нее встопорщились.

– Меня зовут Валера, – мое лицо смягчилось, давая понять, что разговор неофициальный, никто ее в багажник засовывать не собирается. – А тебя?

– Илона, – представилась она, взгляд оставался настороженным. Интуиция ей подсказывала, что меня следует опасаться. Тут она заметила приближающееся такси и поспешно взмахнула рукой. От меня так просто не отделаешься. За ее спиной я сочинил зверское лицо, и посмотрел на водителя. Чуть притормозив, машина рванула прочь. Таксист оказался знакомым, вот ему со мной, действительно, связываться опасно. Для души, не для работы. Студентка?

– Илона, не сердитесь. Дело в том, что я давно вас искал…

Тут я нарочно замешкался. Женщины чувствуют интонации, через них угадывают содержание и составляют образ, которому верят или не верят, а говорить можно что угодно. В замешательстве я вытащил пачку фирменных сигарет, выронив при этом десяток хрустящих купюр. В отличие от таксиста, она моего настоящего лица не видела и, когда повернулась на голос вполне безопасный, десятирублевки красными птичками уже порхали в воздухе. Не обращая на деньги внимания, я щелкнул зажигалкой. Заинтригованная не столько вступлением, сколько внезапной переменой в голосе, студентка с любопытством наблюдала. Три струны! Любопытство, жадность и порок.

– В общем, люблю. Много лет люблю, – заворковал я, как голубь на помойке.

Чушь и глупость. Какие много лет? Неважно. Она думает, что я несу вздор, потому что потерял соображение, красота сводит с ума. В это они верят сразу, это их катехизис, молитвослов, способ существования. Признание получилось нелепым и потому убедительным.