Свадьба за свадьбой

Отныне работе мыслей, вершившейся в Джоне Уэбстере, не было конца. В будущем он станет ткачом, что плетет кружева из нитей раздумья. Смерть, как и жизнь, — это такая штука, которая приходит к людям внезапно, вспыхивает в них. Две фигуры бродят по городам и поселкам, входят в дома и выходят из них, навещают по ночам одинокие фермы, прогуливаются по пестрым городским улицам при свете дня, садятся в поезда и сходят на перроны, — они всегда есть, всегда в движении, всегда как из-под земли вырастают перед людьми. Человеку научиться входить в другого и выходить из него — целая головоломка, но для двух богов, для Жизни и Смерти, нет ничего проще.

В каждом мужчине, в каждой женщине есть глубокий колодец, и, когда Жизнь встает на пороге дома, каковым является тело, она нагибается и срывает с колодца тяжелую железную крышку. Все то темное и потаенное, что гнило в колодце, является наружу и находит способ рассказать о себе, и тут случается чудо, и чудо в том, как часто этот миг вдыхает в них красоту. Какое-то удивительное обновление, чистота поселяется в доме мужчины или женщины, когда в него входит бог по имени Жизнь.

А вот Смерть, явление Смерти — это совсем другая история. Смерть может сыграть с человеком сколько угодно причудливых шуток. Порой она позволяет людям жить себе да жить в их телах — ей самой довольно того, что она просто крепко-накрепко держит в пазах крышку колодца. Она как бы говорит: «Было бы ради чего гоняться за этой плотской смертью! Нет причин для спешки. В свое время она неизбежно наступит сама собой. Лучше уж я сыграю со своей противницей Жизнью в игру потоньше, поироничнее. Я наполню города сырым зловонием смерти, а мертвецы будут воображать, что они все еще живы. Уж я-то ловкая штучка. Я тот великий хитроумный властитель, которому все прислуживают, покуда сам он разглагольствует о свободе и внушает подданным, будто это он служит им, а не они ему. Я тот великий полководец, у которого под рукой всегда огромная толпа людей, по малейшему его знаку готовых ринуться в бой».

Джон Уэбстер прошел через темную прихожую к двери, ведущей наружу, он положил ладонь на ручку двери, но вместо того, чтобы сразу выйти на улицу, остановился и на мгновение задумался. В занимавших его мыслях было что-то тщеславное. «Быть может, я поэт. Быть может, один лишь поэт способен всегда держать колодец открытым и оставаться живым до самой последней минуты, до того дня, когда тело износится вконец и придет время выбираться наружу», — думал он.

Наплыв тщеславия миновал, он обернулся и с каким-то странным внутренним знанием всмотрелся в прихожую. В эту минуту он был необычайно похож на зверя, пробирающегося сквозь темную чащу, зверя, который ничего не слышит и все же знает, что жизнь шевелится, быть может ожидая его, здесь, прямо под носом. Быть может, она — вот эта самая женская фигура, что сидит в паре футов от него. В прихожей рядом с дверью стояла небольшая старомодная вешалка для шляп, и нижняя ее часть была сделана как бы в форме скамеечки — на ней можно было сидеть.

Можно представить, что там сидит женщина, тихо, как мышка. При ней даже запакованный саквояж — вон лежит на полу у ее ног.

Дьявольщина! Джон Уэбстер был слегка напуган. Неужто его фантазии перестали его слушаться? Конечно же совершенно очевидно: вон там, в нескольких футах от того места, где он стоит и сжимает дверную ручку, сидит женщина.

У него возникло искушение протянуть руку и проверить, сумеет ли он коснуться лица женщины. Он все думал, думал о двух богах — Жизни и Смерти. Конечно же это просто иллюзия, зародившаяся в его разуме. Как же явственно ощущение чьего-то присутствия — вот кто-то молча сидит здесь, на скамеечке под вешалкой для шляп. Он подошел поближе, и дрожь пробежала по его телу. То была какая-то темная масса, очертания которой грубо повторяли линии человеческого тела, и пока он стоял и смотрел, лицо начинало казаться ему все более отчетливым. Это лицо, как и лица двух других женщин, всплывавшие перед ним в важные, поворотные, безрассудные минуты его жизни, лицо юной обнаженной женщины на постели много лет назад, лицо Натали Шварц, каким оно предстало ему, когда он лежал с нею рядом в темноте ночного луга, — это лицо, казалось, выплывало к нему, словно поднимаясь из морских глубин.

Он, понятное дело, немного переутомился, тут он сам оплошал. Не так-то просто идти той дорогой, по которой он отправился в путешествие. Он посмел ступить на тропу жизни и попытался повести за собой других. Он, конечно, был куда более взволнован и напряжен, чем сознавал.

Он осторожно протянул руку и коснулся лица, которое, казалось, выплывало к нему из темноты. И в ту же минуту отскочил назад и ударился затылком о стену. Его пальцы нежданно ощутили тепло плоти. Он испытывал ужасающее чувство, будто какой-то вихрь поднялся в его мозгу. Что он, совсем свихнулся? Это была утешительная мысль — она блеснула ему сквозь пелену смятенного сознания.

— Кэтрин? — позвал он громко, как будто хотел докричаться до самого себя.