Свадьбы

Хозяин-сириец вышел встречать новых гостей, но, когда увидал, что это турки, испугался. В караван-сарае остановились местные торговцы скотом, сирийцы.

- Свободные комнаты есть? - спросил Осман-бек хозяина.

- У меня в караван-сарае только одна большая комната.

- Но ведь ты же понимаешь, что мы, турки, не можем спать со всем этим сбродом!

- О да, господин! - поклонился хозяин караван-сарая. - Я понимаю, но у меня только одна большая комната. В двух фарсах отсюда, в селении…

- Уж не думаешь ли ты, что мы ночью поедем по незнакомой стране? *

- О нет, господин. Я так не думаю.

- Тогда убирайся из комнат, где спишь сам со своим семейством. Приготовь нам плов и дай воды.

- Слушаюсь, господин.

И тут подъехало еще трое турок.

- Вам тоже ночлег? - Хозяин караван-сарая поклонился молодчикам чуть не до земли.

- Нет! Мы приехали отведать жареных мозгов одного идиота!

- Простите, господа, но у меня только одна большая комната.

- Покажи ее нам.

- Но, господин, в ней уже разместились купцы… Правда, места там хватит.

- Какие купцы? Эти? - Один из грубых людей ткнул плеткой в сторону сирийцев, сидящих под навесом. - Но им нравится быть на воздухе!

“Какое счастье, что я рожден турком! - думал Мехмед. - Нас все боятся. Перед нами открыты все двери мира”.

Федор Порошин вместе с другими паломниками ночевал под открытым небом на берегу моря. Паломники, среди которых он шел, были все издалека, из Хивы, из Индии, из Хорезма. Они рассказывали о заглатывающем воду заливе, о горящей земле, о теплых горах и о горах, белых от снега и льда. Федор с трудом сначала понимал их язык, но теперь освоился, и они привыкли к его русскому лицу. Пятеро, за которыми Федор приглядывал, держались в общей группе, но особняком. Они верховодили, если все задерживались, они торопили, и Федор стал замечать, что эти пятеро как бы привязаны к троице на ослах. Они никак не хотели упустить троицу из виду, а может, и нет - просто тянулись за верховыми.

Федор лежит с закрытыми глазами, слушает, как баюкает море землю. Почудилось Федору, будто в зыбке он. Будто мать его качает, да весело, под самый потолок зыбка летает. И тут вдруг поле, среди леса брошенное. И все в колокольчиках. А колокольчики по батюшке звонят. Не стало батюшки - поле и заросло. И почудилось: стоит он перед матушкой, а она ему сумку холщовую через плечо повесила и перекрестила: “Ступай, сынок, по миру. Люди тебе не дадут помереть… Мне от ребятишек куда? Пятерых па руках не утащишь… Может, выживем, а может, и помрем… Не плачь ты, Федя. Я радоваться буду, что ты-то у меня не помер!”

- А было это в шестую весну жизни, - сказал себе и проснулся. Лучше море слушать, чем явь свою пережитую глядеть.

*

Мехмед проснулся до восхода солнца. Он лежал рядом с Элиф. Губы у нее были припухшие, мягкие, как у маленькой девочки. И спала Элиф, как маленькая девочка: рот полуоткрыт, кожа на лице белая, под кожей румянец.

Тоскливо стало Мехмеду. У всякой дороги, как бы ни была она долга, есть и начало и конец. До святой Меккн не близко, а от Мекки до Истамбула путь такой же, как от Истамбула до Мекки. И все же счастье калфы временное, купленное на время…

*

Весь день они удалялись от моря. Они спешили в горы, к чудесному святому источнику. Этот источник исторгал воду только три дня в году, а потом был сух и безжизнен.

К источнику добрались под вечер. Тысячи паломников пили святую воду и воздавали молитвы аллаху и его пророку Магомету.

Осман-бек купил у дервишей две вязанки дров. Одну для себя и Мехмеда, другую его слуга отнес трем грубым. Они и вправду были грубы. Дрова приняли, но без намека на благодарность.

Спать в ту ночь не пришлось.

Как только стемнело, дервиши секты 999 разожгли огромный костер, уселись вокруг него, помолились и долго сидели молча, глядя в огонь. Звенела вода в святом источнике, и вдруг шейх дервишей закричал пронзительно и страшно, будто его ударили кинжалом:

- Аллаааах!

И дервиши, каждый на свой лад, кто тихо, кто громко, кто спокойно, кто истерично - не хором, вразброд, медленно и быстро, в памяти и в беспамятстве - стали кричать одпо только слово: “Аллах!”

Они все выкрикнули слово “аллах” девятьсот девяносто девять раз и, обессиленные, повалились на землю вокруг костра.

Снова над горами стояла тишина, но для Осман-бека и для Мехмеда безумный рев не прекратился. В их пылающих головах, разворачивая, раздирая уши, ворочалось громадное косматое чудище: “Аллаааах!”

Они излечились от наваждения на берегу моря. Шум волн п свежий ветер остудили их головы и освободили их уши, но даже море не смогло вымыть ту ночь из памяти.

…А дорога не убывала.

*

В крепости Акке была надежная гавань. Вход в гавань закрывали толстые железные цепи. Их ослабляли только для желанных кораблей.

Акка славилась соборной мечетью. Здесь, справа от Кы- блы, стояла гробница пророка Салиха. Часть двора мечети была закрыта мраморными плитами, а другая часть засеяна травой. Трава была зеленая, как россыпь изумрудов, но нежная и живая, как пух индюшат.