Свадьбы

Пропали подарки. Канули надежды на ласковое московское обхождение. Осип Петров хоть и намекнул дьяку: за казаками, мол, не пропадет, большие подарки привезет большое казачье посольство, но дьяка разобрала досада, и с донцами он не говорил, а выговаривал им…

Притворяясь спящим, станичный атаман думал, как теперь быть, и надумал вдруг. Открыл один глаз и сказал:

- Братцы, а ну, выкладывай у кого что подороже!

У Смирки Мятлева нашелся образок богоматери величиной с ладонь, но в золотом окладе, в короне изумруды, а рубашка у младенца украшена алмазами, как звездами.

- У греков сразбойничал? - нахмурился Осип.

- В пустом доме приискал! - вытаращив на атамана глаза, мол, глаза не сбрешут, храбро соврал Смирка.

Взял станичный атаман образок и перстень с лалом.

- Лихачеву? - спросили казаки.

- Шиш ему! Образок - Морозову, а перстень - игумену.

Игумен перстень принял, и вскоре из монастыря вышел

бравый мопах - грудь колесом, усы как у таракана.

Это был все тот же Смирка.

…Морозову образок понравился несказанно, уж он его и так ставил, и этак, однако много боярин не обещал. Посулил сторону казаков держать, если случай будет. Смирке слова эти не больно понравились, но от бутыли с вином для товарищей своих он не отказался и аккуратно пристроил ее у брюха. Хорошо пристроил: хоть спереди гляди, хоть сбоку - брюхо и брюхо. Да дьявол до казачьих душ большой охотник, на каждого казака у него по недремлющему оку.

Дернуло Смирку отведать боярской водки, а вдруг нехороша, засмеют казаки. Зашел в проулочек, попробовал - не обманул боярин. В другом проулочке еще попробовал - хороша! В третьем попробовал последний раз, а в четвертом - в самый последний.

Был Смирка не какой-нибудь там выпивоха, о товарищах не позабыл, но зато вспомнил он о жене родимой, которая жила на Кукуе. И тут вдруг так он ее пожалел, так ее всю, лапушку, вспомнил, что прямиком, без оглядки да опаски и притопал на родимый Кукуй.

Плакали они с женою, прощали друг друга и миловались, а под утро Смирка опамятовался. С перины, как мышонок, ушел, жена и не шелохнулась. Спала. А чего ей было не поспать. Хватился Смирка штанов - нету! Жена пробудилась и говорит:

- Доброе утро, хозяин!

Смирка так и сел голым задом на лавку. Взмолился Христом-богом, а жена и слушать его не хочет.

Заругался Смирка, сунул за пояс бутыль с вином, запахнулся сутаной, двинул ногой в окошко и вышел вон.

В тот же день разобиженная Смиркина жена ударила челом дьяку Лихачеву на своего мужа-беглеца. А Лихачев уже и сам о каждом казаке всю подноготную вызнал. У Евтифия Гулидова тоже оказалось рыльце в пушку: в службу солдатскую нанялся, да много не наслужил, повздорил с немецким капитаном, взял годовое жалованье, пищаль, свинец, порох и на Дон убежал.

Лихачев вызвал к себе в Приказ Осипа Петрова, стал выговаривать ему и дал письменную память для всего Войска Донского. “Вы бы, атаманы и казаки, вперед таких новоприходцев, как Смирка Мятлев и Евтифий Гулидов, на которых обиженные люди челом бьют, в станицах своих в Москву не присылали, чтобы вперед ссоры не было. А присылали б донских казаков добрых, которые на Дону живут старо”.

Строго ответил станичный атаман московскому дьяку:

“У нас на Дону казаки все равны - и старые и новые. И кого Войско Донское ехать станицей в Москву назовет, в награду за верную службу государю и на пользу Войску Донскому, тот в Москву и поедет”.

Лихачев рассердился. Беды ждали казаки, а им вдруг корм дали хороший, доброе жилье.

Казаки думали, что это Морозов за них к царю ходил, а дело было куда сложнее. Перемена в житье-бытье казачьей станицы произошла по милости боярина Федора Ивановича Шереметева.

То, что казаки Азов у турок отбили, легло поперек боярской души, но коли дело сделано, и дело немалое, нужно паруса государственного корабля ставить по ветру, покуда он попутный. Ничто не должно препятствовать движению, все малости надо было учесть, а казачье посольство не такая уж и малость.

Шереметев понимал, что значит Азов для Русского государства, но он понимал, что значит для турок отказаться от Азова. Азов для русских - конец татарского разбоя, для турок отдать Азов - потерять Европу. Сначала выскользнут из-под власти ногайские племена, которые опять попросятся под руку Москвы в астраханские и заволжские степи. Угроза нависнет над Крымом, а потерять Крым - потерять бич, посвистывающий за спинами болгар, валахов, молдован, мунтян… Православная Молдавия потянется к Москве, а там и Болгария. Выпадет из цепи одно малое звено, и цепь не цепь - груда ржавого железа.

Покуда казаки в Азове, турецкая грозная армия - посмешище для Европы и для враждебной Персии. Если турки не одолели три-четыре тысячи казаков, сдали им лучшую свою крепость, значит, не так уж они страшны.