Свадьбы

Емелька сидит на кухне, медвежий жир растопляет, а сам кумекает, как бы ему неприметно развести на водке змеиный яд, а к нему князь Петр Андреевич Хилков с докладом:

- Баня готова!

- Угу! - отвечает Емелька, а сам чугунок с медвежьим жиром из огня достал и в плошку льет. - Посторонись, боярин, не ровен час капля в глаз попадет.

Князь стоит, ждет. Емеля ложкой помесил-помесил варево, глянул быстренько вокруг, словно помощника надо, и к боярину:

- Принеси-ка большую чару двойной водки.

Все засуетились, и вот уже несут. А князь Петр Андреевич опять про свое докладывает Емельке:

- Баня истопилась!

- Вот и хорошо! - весело закричал Емелька. - Снимите с государевых ножек припарки, вытрите ноги насухо и в баню ведите. Да пусть государь валенки наденет, чтоб ног не застудить! Горе не горе, лишь бы не было боле!

Шумит Емелька, руками, как мельница ветряная, машет, а сам дело делает. Плеснул водку в берестяную кружечку, помешал лучиной, поболтал и в медвежий жир выплеснул. Все! Готово дело! Пронесло!

У Емельки даже пот на лбу выступил.

- Жарко тут!

*

Царева мыленка помещалась в одном ярусе с жилыми комнатами.

Перед мыленкой - мовны, сени для раздевания и мовной стряпни. Здесь на столе, покрытом красным сукном, лежал царский колпак, простыни, опахала.

Емельку привели сюда раньше государя, велели разоблачиться. Снял Емелька свою одежонку, свернул в комочек, а куда положить, не знает. Лавки чистые, сукном синим крыты. А для Емелиного кафтана и пол дюже хорош. Переминается мужик с ноги на ногу, но тут к нему подскочил великанище в белых исподних штанах и в белом же колпаке. Выхватил у Емели его барахлишко, выкинул кому-то за дверь, Емелю за руку - в мыльню, шарахнул на него ушат кипятку не кипятку, но такой воды, что у Емели аж волосы на затылке заскрипели. Раз-два - напялили на Емелю белые портки да белый колпак, поднесли ковшик квасу, чтоб опамятовался, и кричат ему:

- Снадобье готовь! Государь идет!

Встряхнулся Емеля, огляделся. В углу изразцовая печь с каменкой. Камни как и положено: крупны, круглые - спорник - и мелкие - конопляник. От печи по стене полок. Ступени на нем широкие, удобные. Вдоль других стенок лавки. Двери и окна обиты красным сукном, по красному - зеленые камни. В переднем углу иконка в серебряном окладе и серебряный поклонный крест.

Посреди бани стояли две липовые кадки, медный таз со щелоком, у стенки березовые туеса с квасом.

На полке лежало душистое сено, покрытое полотном. На лавках душистые травки, цветы, свежие веники.

В обеих кадках была вода: в одной горячая, в другой холодная.

- Еще бы кадку! - попросил Емеля великана-банщика.

Тотчас вкатили свеженькую липовую кадку.

Емеля налил в кадку кипятку и бросил в нее охапку цветов пижмы.

- Государь идет! Государь! - покатилась издали волна пронзительного шепота. Все замерли на своих местах.

Дверь в мыльню отворилась. Банщик махнул ковшом, выплеснул квас на горячие камни. Колыхнулась пахучая горячая пелена банного воздуха.

- Спасибо, Егорка! - кивнул Михал Федорович банщику и полез на полок.

Полежал, подремал даже, в мыленке все, как мышата, в углах своих жались. На полок забрался банщик Егорка, стал мыть государя. Помылся государь, слез с полка на скамейку. Подышал. Помахали над ним опахалами. И тут Емелька услыхал:

- Ну, где он?

Емельку тотчас вытолкали из его угла на середину мыленки.

- Лечи! - сказал Емельке государь.

Емелька подскочил к своей кадке, где настаивалась пижма. Сунул руку, пробуя воду, охладилась ли.

- Вот сюда, великий государь!

- В кадку? - малость удивился Михаил Федорович.

- В кадку.

Государь с помощью банщика послушно полез, куда ему было указано. Сильно, видать, болел.

- Долго сидеть-то?

- Самую малость, великий государь!

- Да я посижу. Пахнет терпимо. Травой.

- Трава и есть, великий государь! - осмелел Емелька. - Цветы!

- А я тебя вспомнил. Ты в сад ко мне залез, а теперь бахарем у Алеши.

- Провинился я, великий государь. Помилуй!

- Бог простит! Сказки Алеше нестрашные рассказывай. Страшные не надо. Страшные научают боязни.

- Великий государь, можно выходить! - быстро сказал Емелька.

- И все лечение?

- Нет, государь! Растереть еще тебя надо. Только в постели бы…

- Вытираться! - приказал государь.

*

В ту ночь, растертый самодельной мазью бахаря Емельки, Михаил Федорович спал, не видя снов. А проснулся - не поверил. Боли ушли из ног.

- Где лекарь? - спросил государь постельничего Михалкова.

- Царевичу сказку сказывает.

- С утра?

- Царевич обрадовался, что бахаря сыскали.

- Как сыскали? Он что, сбегал?

- Сбегал, великий государь.

- Ну, коли теперь сбежит, я вас всех за ним в погоню пошлю! - пошутил Михаил Федорович, щупая недоверчиво пеболящие свои ноги. - Пошлите ему, бахарю-то, рубль. Скажите, государь, мол, жалует.

Глава четвертая

16 сентября нуреддин Сафат Гирей пришел под Яблонов. Вновь испеченный городок не устоял. В бою погибло пятнадцать человек защитников, в плен татары взяли двестп. 21 сентября нуреддин разорил Духов монастырь в Новосильском уезде. Пожег многие села и деревни, убил и взял в плен полторы тысячи человек.