Свадьбы

Так он шел, медленно и заметно покачиваясь, по вечерней, стемневшей улице, под ветвями лип и кленов, скрывавших от него звездное небо. Потом вошел в городской скверик, лежавший на его пути, где во всю мочь орала радиола и на круглом дощатом помосте, освещенном с боков фонарями, танцевала молодежь, поскольку, как уже известно, была суббота, а в субботу в городском сквере всегда орет радиола и на танцплощадке отплясывают пары. Потом вышел на центральную городскую площадь, где тоже было много молодежи, но не танцующей, а просто гуляющей. Тут он увидел высоченного и тонкого, как жердь, лейтенанта милиции Вербу, прогуливавшегося возле пустой цистерны «Квас» и наблюдавшего одновременно за поведением гуляющих. Тарас Тарасович поздоровался со стражем порядка и пошел дальше, не видя того, как понимающе усмехается за его спиной Верба, глядя на его не ровную, вихляющую походку. За углом универмага Тарас Тарасович повстречался с завхозом больницы, пожилым человеком, в бриле и чесучовом пиджаке, который чинно шествовал к центральной площади, чинно держа об руку свою жену. Он поздоровался с завхозом и пошел дальше, не видя того, как завхоз остановился, обернулся и дважды выразительно пожал правым плечом, не понимая, зачем Тарасу Тарасовичу было здороваться с ним, если днем они не раз виделись в больнице и если, опять же днем, Тарас Тарасович дал ему, завхозу, крепкий нагоняй за то, что он опять забыл смазать двери в операционную, которые своим сильным скрипом раздражали ведущего хирурга.

Подходя к городскому ресторану, неофициально называемому «Женские слезы», Тарас Тарасович заметил начальника «Межрайколхозстроя» Максименко, стоявшего перед фонтаном, украшавшим вход в ресторан, и наблюдавшего за струйками воды, бьющими вверх изо рта и ноздрей большой жабы и окружавших ее маленьких жабенят. Максименко, весь в белом (белые брюки, белая полурукавка навыпуск, белый картуз на голове), стоял вполоборота к тротуару, по которому двигался Тарас Тарасович, и Редька намеревался пройти мимо него, сделав вид, что не заметил.

Но тут белый картуз стал медленно поворачиваться козырьком в его сторону, а затем белая, с круглым животиком, фигура Максименко, похожая на гипсовую статую, медленно поплыла наперерез Тарасу Тарасовичу.

— Добрый вечер, Тарас Тарасович. Какая славная погода стоит, — сказал Максименко, протягивая Редьке руку для пожатия.

— Добрый вечер, — ответил Тарас Тарасович, но о погоде ничего не сказал, так как состояние погоды в это время его нисколько не занимало.

— Вы домой? — спросил его Максименко, хотя прекрасно знал, что в такой поздний час Редьке некуда идти, кроме как домой. — Что ж, пойдемте вместе.

И дальше они пошли вместе, потому что были соседи: оба жили в одноэтажных деревянных домах, разделенных высоким и плотным забором, вдоль которого со стороны Редьки густо кучерявились вишни, а со стороны Максименко столь же густо росла малина.

И вот когда они пошли, Максименко и спросил Тараса Тарасовича, как чувствует себя его теща, Степанида Сидоровна Перебейкопыто, находившаяся уже третий день в больнице.

— Плохо, крайне плохо, — откровенно ответил ему Тарас Тарасович. — Боюсь, что смерть наступит в любую минуту. С таким сердцем человек жить не может.

— Да-а, — глухо произнес Максименко. — Это будет большим ударом для моей жены. Смерть матери убьет ее.

— Терять близких всегда непереносимо тяжело, — согласился с ним Тарас Тарасович.

— Что ж делать… — вздохнул Максименко и покачал головой в белом картузе. — Все мы в конечном счете смертны.

— Безусловно, — снова согласился с ним Редька.

— А жаль, очень жаль, — помолчав, сказал Максименко. — Степанида Сидоровна была женщина добрейшей души. Неужели наша медицина так бессильна?

— В данном случае бессильна, — не стал скрывать Тарас Тарасович.

— Жаль, очень жаль, — повторил Максименко. — Я пока ничего не скажу жене. Не стану убивать заранее.

Так они не спеша шли и не спеша разговаривали о скорой смерти Степаниды Сидоровны Перебейкопыто. За этим невеселым разговором они достигли конца центральной улицы, где уже не светили фонари, возможно, с целью экономии электричества, и свернули на параллельную улицу, где и вовсе не было фонарей, за исключением одного, причем горевшего сейчас, — у дома Максименко. Но луна неплохо светила, и им не приходилось спотыкаться на неровностях выщербленного тротуара.

У дома Максименко, под фонарем, очертившим на земле желтый круг, они попрощались, и попрощались, нужно сказать, довольно сухо. «Всего доброго», — сухо сказал Редьке Максименко. «Будьте здоровы», — сухо ответил тот, после чего они разошлись к своим калиткам и забрякали щеколдами.

Пробираясь по темной дорожке к крыльцу, Тарас Тарасович услышал стук сорвавшегося с дерева яблока, и сразу за забором протяжно ойкнул и чертыхнулся Максименко, что выразительно указывало на то, что яблоко угодило ему по голове. Но тут же на голову Тарасу Тарасовичу упало несколько спелых слив, так как он ненароком задел рукой ветку сливы, росшей у крыльца. Но никакой боли это ему не причинило.