Свадьбы не будет, светлый!

– Я не выйду за него замуж! – Я снова попыталась стянуть с пальца обручальное кольцо, которое напялил на меня Лайтвуд, и злобно ругнулась. Совсем не по-женски.

Матушка ахнула.

– Вы меня не заставите! – выпалила я. – Он светлый!

– Он богатый! – со значением произнес отец.

– Он старше меня в два раза!

– Пораньше станешь вдовой, – и тут нашелся родитель.

– Отец… – угрожающе начала я.

– Ничего не желаю слышать! – отрезал он. – Я нашел тебе выгодную партию! Изобрази согласие, думать по этому поводу можешь что угодно! А потом уже разбирайся с Лайтвудом, – уже тише добавил он. – Захочешь овдоветь раньше положенного – я не буду тебя останавливать. Но сначала замуж!

По лицу отца, по мрачно нахмуренным бровям и черным глазам, метающим молнии, я поняла, что спорить здесь бесполезно.

Вот уверена в том, что батюшка не просто так печется о моем браке! Ему зачем-то нужно хорошее отношение императора. Может, хочет выбить разрешение на то, чтобы опять начать обучать некромантов на городском кладбище и не мотаться каждую неделю на заброшенное. Горожане, конечно, в восторге не будут, когда их родственники восстанут среди бела дня, но если сам импера-а-атор даст разрешение и, может, еще какой-нибудь праздник в честь этого устроит… То это уже будет совсем другая картина.

Впрочем, может случиться так, что у батюшки нет конкретных планов. Как бы все ни повернулось, дружба императора – в хозяйстве пригодится.

Вот карты не раскладывай – батюшке от моего брака с Лайтвудом сплошная польза.

Была бы у меня дочка, я бы тоже ее за Лайтвуда выдала.

А так…

Ладно.

Нужно же что-то решать!

– Вы! – выпалила я, старательно делая голос жалобным и дрожащим, указывая на родителей пальцем. – Вы меня предали! Подставили! Выдаете меня замуж за светлого! За Лайтвуда! Против моей воли!

– Разве это не трогательный момент семейного единения? – радостно проворковала матушка.

Я осеклась, перевела взгляд с довольного отца на матушку, которая только что не светилась, но не забывала дежурно промакивать глаза платком.

Замерла.

А потом топнула ногой и вылетела из столовой, грозно хлопнув дверью.

Не видя ничего перед собой, я взбежала по лестнице на второй этаж, а оттуда через увитый паутиной мрачный коридор – рванула к башне, на вершине которой находилась моя комната.

Закрыв за собой дверь, я упала на кровать, застеленную черным бельем. Огляделась. Единственным ярким пятном в моей комнате были растения. Во-первых, зеленый плющ, который увивал столбики кровати и полз по стене вверх, грозясь захватить потолок. Его ягоды были ядовиты для человека, так что стоило иметь их под рукой. Во-вторых, мандрагора росла в горшках на полу, ее корень – сильнейший галлюциноген. Ну и еще так, по мелочи: белладонна, болиголов…

Растения меня слушались (ядовитые, я имею в виду), потому особенно обидно было получить от Лайтвуда цветы, радостно цветущие лилии, запах которых вызывает головную боль. В самую душу плюнул! Какая изысканная подлость!

Некоторое время я валялась на кровати и рассуждала, как же мне теперь быть.

Какая-нибудь светлая на моем месте сбежала бы из дома, оставив родителям трогательную записку о том, что просит ее не искать и ни в чем их не винит.

Вот уж нет.

Я не из этих. Во-первых, это мой дом, фигов корень я отсюда сбегу, пускай кое-кто другой уносит ноги. Во-вторых, тут мое наследство, которое я не планирую никому отдавать.

Нужно что-то придумать. Я проклинала Лайтвуда, говорила ему, что не стану его женой, оскорбляла, заставляла петь хоралы в одиночку и при всех, вытаскивала наружу его самый страшный кошмар… к слову, змея?.. Странно. Ладно, подумаю об этом потом, все равно не сработало.

Что делать?

Обычно мне не составляло труда вывести светлого из себя. Но с Лайтвудом, как я ни старалась, ничего не выходило.

Что. Делать.

Я до конца дня металась по комнате, хватаясь то за бутылочки с ядом, то за мандрагору, то за покрывшийся пылью кинжал – никогда не любила такие грубые методы, но отчаянные времена требуют отчаянных мер. И все-таки это как-то… не по-ведьмински. Опять же – бумажной волокиты не оберешься. Оставим кинжал на крайний случай.

В конце концов я решила немного освежить голову и, дождавшись темноты, отправилась гулять. Гуляла я всегда по ночам, обычно – мимо домов людей. Они меня, одетую в просторную ночную сорочку, с распущенными черными волосами, спадающими на спину, принимали то за призрака, то за баньши – это если я вдруг начинала напевать мою любимую колыбельную: «В темном лесу колдунья живет, маленьких деток на ужин там ждет…»

В общем, прогулки я любила. Опять же, матушка настаивала, что ночной воздух полезен для кожи, а я все-таки не была лишена тщеславия.

– Вы бы прикрылись, мисс Медея, – недовольно бросил мне вслед Ренфилд, когда я проходила мимо него к воротам особняка, одетая в одну только широкую ночную сорочку, шлейф которой тянулся за мной по дороге. – Все-таки за светлого замуж выходите.

Я отмахнулась.

– А ты уже розы новые высадил, взамен тех, что подарок Лайтвуда съел? Или ждешь, пока матушка заметит, что от ее любимой клумбы три ростка осталось?