Свадьбы не будет, светлый!

Лайтвуд тяжело обернулся ко мне и пробормотал что-то вроде: «Угораздило ведь жениться». А потом посмотрел на Сэмми. Встал и наклонился вперед, упираясь руками в стол.

– Ну хорошо, – процедил он. – Допустим. Ты не хочешь быть Верховным светлых. Возмутительно. Ну ладно. Но кем ты хочешь быть?

– Я… – Сэмми опустил взгляд.

– Ты? – поторопил Лайтвуд спустя минуту.

Я затаила дыхание.

– Да мало ли! – краснея, произнес Сэмми. – В мире столько всего! Путешествия, наука… музыка, в конце концов.

– Музыка? – выгнул бровь Лайтвуд. – Ты отказываешься от того, чтобы когда-нибудь стать Верховным, ради музыки? У нас пианино на первом этаже стоит, иди играй. Кто против?

– Я не об этом! – вспыхнул Сэмми. – Я просто… хочу выбора, понимаешь?

– Выбора? – Тоном Лайтвуда можно было забивать гвозди. Он сел и закрыл рукой лицо. Голос звучал глухо, когда Лайтвуд заговорил: – Ты хочешь выбора. Ага. И что же ты будешь со своим выбором делать?

– Не знаю! Что угодно! Может… попутешествую. Или… поживу немного при дворе.

– При дворе? – Лайтвуд посмотрел на Сэмми через щель между пальцами. – Ты хочешь пожить при дворе? Зачем тебе туда? Там одни лизоблюды и бездельники.

Сэмми покраснел, как помидор.

– Ну… не все же. Почему сразу… Нормальные тоже есть… И его величество давно предлагал.

– Что он тебе предлагал? – нахмурился Лайтвуд, всматриваясь в лицо Сэмми.

Сэмми стал еще краснее, хотя краснее, кажется, было стать невозможно.

– Присоединиться к нему… к его двору… Там можно было бы заняться… наукой. Или… музыкой. Или искусством. Путешествовать… Делать другие… вещи. Много чего делать.

Сэмми замолчал, опустив взгляд. Щеки у него были такими красными, что я еле сдерживала смех. Только переводила взгляд с него на Лайтвуда, затаив дыхание.

– Триединый, – наконец выдавил Лайтвуд, откинувшись на спинку кресла. – Я начинаю понимать мою мать.

– Что? – переспросил Сэмми.

– Иди отсюда, – махнул рукой Лайтвуд. – И… собирай вещи. И пиши! А то уши надеру и тебе, и твоему выбору, не посмотрю, что… В общем! Ты меня понял! Триединый, – проворчал Лайтвуд, когда счастливый Сэмми обнял сначала его, потом меня, а потом вынесся за дверь. – Триединый, это слишком. Бенджамин… Он совсем не предназначен для того, чтобы быть Верховным, слишком импульсивный. Хотя… он добрый мальчик. Это многое значит.

Я уткнулась в шитье. Не буду ему говорить, что Бенджамин недавно сам превратил Билли Брайта, который доставал его в школе, в картофелину – и без моей помощи! Ну и про то, что Бенджамин слишком уж интересуется темными гримуарами, тоже не буду говорить.

Вдруг все еще обойдется?

И вообще – я здесь ни при чем!

– Медея, – позвал Лайтвуд.

– Да, дорогой?

Он встал и подошел ко мне.

– Ты ведь никогда не вышиваешь. Знала, что Сэмми хочет мне сказать? Пришла насладиться?

– Не понимаю, о чем ты.

– Или проследить, чтобы я не наломал дров?

– Ты подозреваешь меня в добрых намерениях? – я приложила руку к груди. – Вот уж не думала, что услышу такое от мужа. Ты ранил меня в самое сердце.

– Скажи еще, что это не ты устроила Ребекке и Готфриду случайную встречу.

Разумеется, я. Но намерения у меня были самые зловредные: я хотела, чтобы Ребекка снова упала с головой в свои… приключения и потеряла покой. Могу я сделать подарок свекрови или нет, в конце концов? Ребекка меня до сих пор недолюбливала, не хотелось ее разочаровывать.

– Не понимаю, о чем ты, Лайтвуд, – откликнулась я, бессмысленно тыкая иголкой в ткань. И как светлые только могут заниматься этой ерундой?

Он наклонил голову.

– Сколько мы должны прожить, чтобы ты стала называть меня по имени?

Я запрокинула голову. На языке вертелось около сотни вариантов для того, чтобы съязвить.

– Райан.

Он улыбнулся и наклонился, чтобы меня поцеловать. И я ответила, даже не пытаясь сделать вид, что против.

Спустя несколько дней мне в голову пришла идея сварить яд, который бы туманил сознание, делал человека мягким, податливым, добрым и легковерным, как последний влюбленный светлый. Хитрость этого яда состояла в том, что он действовал постепенно, проникал в самую суть личности и менял ее до неузнаваемости. Как… влюбленность. Обнаружить его было практически невозможно, а основным ингредиентом для приготовления была всего-то вытяжка из корня мандрагоры. Яд был прост в изготовлении, а потенциал использования и возможный вред – колоссальным! Любые веревки можно было вить из человека, если дать ему выпить этого яда.

И за это меня внесли в Книгу Теней. В третий раз. Никто до сих пор не удостаивался такой чести: быть упомянутым трижды.

Так-то!

Первенца я рожала в муках. В ту ночь разразилась жуткая буря, ветер сгибал деревья, молнии сверкали, а от грома закладывало уши.

В комнате пахло кровью, а повитуха, едва перерезав пуповину и взглянув на ребенка, с криками выбежала за дверь. Я подозревала, что эту сцену, заплатив повитухе сверх положенного ей жалованья, подстроил Лайтвуд, но все равно было приятно.

– Как мы его назовем? – спросила я.