– Собеседование проводил человек такой… Серый какой-то…
– Он вам не поможет. Он ровным счетом ничего не знает. Как и я. У нас инструкции. Вы не первая сюда приходите. И я знаю почему.
– И что делать?
– Зачем что-то делать?
– Ну хорошо, делать не надо и бесполезно, но хоть разобраться… Ведь интересно.
– Разобравшись – огорчитесь, разозлитесь, позавидуете. И прощай спокойствие.
– Вы правы, – согласилась я с ней. Кроме головной боли, я ничего не приобрету. И мне вдруг стало противно оттого, что я вела себя как мелочная придира. – Извините. Мне просто интересно. У вас тут все так загадочно, что невольно ожидаешь каких-то серьезных тайн, секретов, разгадок.
– Понимаю. – Девушка вдруг опять стала суровой.
– Что вы хотели? – За моей спиной вырос охранник.
– Ничего. Я просто зашла кое о чем спросить.
– Вы здесь уже долго. Прошу вас покинуть помещение.
Я кивнула девушке. Она опустила глаза.
Здесь я действительно ничего не узнаю. И может, это и не нужно.
Необходимость в отпуске, который мне так любезно предоставили Лида и Димка, отпала. Узнать, я ничего не узнала. Найти, никого не нашла. Шансы поговорить с этой удачливой романисткой равнялись нулю. Сама затея показалась глупой, и тратить на нее столько времени и сил казалось неразумным. Обида от того, что все понимаю, но ничего не могу доказать и окончательно понять, превратилась в холодное раздражение. Сейчас мне не хотелось ничего – ни валяться дома, ни ходить в гости, ни возвращаться на работу. Я слонялась по дому, пытаясь найти себе место. Привычный пейзаж за окном, который меня всегда успокаивал, теперь разбудил угрызения совести – я давно не была у родителей. Но заставить себя поехать к ним я сейчас не могла. «Навещу их чуть позже. Скажем, накануне Нового года. Подарки привезу, уберу, приготовлю. До праздников ведь совсем недалеко», – подумала я, пытаясь успокоить собственное чувство ответственности и перебирая покупки, которые сделала для родителей. К тому же после поездки в Лондон, я неожиданно задумалась, насколько мне нравится теперешнее мое занятие. Шить я не умела, не любила, но организовывать собственное дело было увлекательно, особенно, когда ясно видишь цель и когда понимаешь, ради чего и ради кого ты это делаешь. Но Лондон разбудил во мне то, что чувствовалось слабо, почти не проявлялось. Новые впечатления, новые люди, отдаленность от дома и жизнь, не похожая на прежнюю, – все это разбудило во мне любопытство. Я вдруг поняла, что мир огромен и, несмотря на это, – он в моей власти. Я заработаю деньги и уеду путешествовать. Я буду переезжать из страны в страну, останавливаться ненадолго в маленьких городках, буду наблюдать жизнь в незнакомых местах. И еще я буду писать – наблюдения, впечатления, мысли – все это я буду записывать. Для себя.
Впрочем, это был невинный самообман. Писать для себя – это такое же вранье, как и утверждение, что женщины одеваются для себя. Что бы ты ни рассказывала, но тебе важно, как твой внешний вид оценят другие. С сочинительством – то же самое.
Это занятие меня привлекало противоречивостью. Писать для себя… На чистом листе создавать города, описывать людей, формировать их характеры. Придуманные герои будут произносить те слова, которые ты сам хотел бы сказать, да не сумел, не смог, не отважился или постеснялся. Это – твой мир, населенный только твоими людьми, и от тебя зависит их жизнь, их судьба. В этот мир можно убежать и любой момент подстроить под свое настроение. Это – убежище для души. И вместе с тем, у этого созданного тобой мира есть предназначение – стать публичным.
Это противоречие щекотало нервы. Заставляло искренность превращаться в душевную обнаженность, признание – в исповедь, любовь – в страсть. Возможность обнародования усиливала, утяжеляла чувства. И превращала частное занятие в публичную деятельность…
Звонок раздался неожиданно.
– Настя, ты как там? Наверное, отсыпаешься? – звонила Лида, и я вспомнила, что за последние дни ни разу не разговаривала с сестрой.
– Да, отсыпаюсь. – Я ничего не хотела рассказывать про свои расследования.
– Послушай, Настя, я забыла тебя спросить, ты шелк для свадебного платья нашла?
О, боже! Этот самый шелк, ради которого я пересмотрела километры красивейших тканей, ради которого училась говорить сложные английские фразы, ради которого старательно улыбалась продавцу-пакистанцу, его-то я и не нашла.
– Лида, нет такого шелка. Просто нет. Есть какой угодно. Любого цвета, но чтобы в еле уловимую клеточку, сливочно-белую клеточку – такого нет!
– И что нам делать?! – Лида была в отчаянии. – Это платье должно быть именно таким. Понимаешь, золото, матовое, бледное. Старинное, когда еще не добавляли в него медь!
– Лида, давай найдем что-нибудь другое! Ну, так же не бывает, чтобы нельзя было что-то чем-то заменить!
– Бывает! Ты не понимаешь! – Лида чуть не плакала.
– Я все понимаю – ты придумала и нарисовала. Но в бизнесе так не может быть – захотела и случилось. Надо подстраиваться под условия. Под реальные условия.
– Тебе не понять! А я хочу именно такую ткань. Я так задумала! Так рисовала!