Свадебное путешествие

Поль отвесил ей несколько пощечин. Она не осталась в долгу, ответив ему тем же. Тут он сразу успокоился.

Тогда Маргерита, поцеловав ему руку как нежная его рабыня, сказала:

— Рад ли ты, любезный мой повелитель, что избил маму в моем лице?

Подобные сцены повторялись нередко.

Милосердием, нежностью, любовью своей Маргерита много раз мешала Полю совершить против ее матери какую-нибудь выходку, которая вынудила бы ту съехать с виллы, снова впасть в опустошение и одиночество.

На следующий день Поль сказал Маргарите:

— Мне нужен свежий воздух, я тут уже давно задыхаюсь, да и ты тоже; давай устроим себе передышку на три недели и оставим тещу тут с ее благородным обществом.

— Раз воздух нужен тебе и задыхаешься здесь ты — давай и поедем туда, куда захочешь ты, — ответила Маргерита. — Итак, куда мы едем?

— В Остенде, к морю.

— К морю! — обрадовалась Маргерита, захлопав в ладоши, как ребенок.

— Да, к морю, подышать соленым воздухом… И не слышать оскорблений с утра до вечера.

Маргерита посвятила в план поездки Розье, и та, выражаясь высоким штилем, «выразила живейшее сожаление, что не сможет сопровождать мадам свою дочь и мсье зятя на воды, поскольку приглашена отобедать у господина графа де С., господина герцога де З., господина барона де А. Кавалер Д., весьма богатый, хотя и очень захудалого рода, тем не менее желал бы, чтобы она оказала ему честь провести несколько дней в его деревне. Несмотря на все сожаления о том, что она не может разделить с мадам своей дочерью забавы и удовольствия курортных мест, она вынуждена отпустить ее одну с мужем, чьего приятного общества ей, без сомнения, будет предостаточно. Она искренне пожелала, чтобы они вернулись в замок в добром здравии. Она просит только об одном — чтобы мадам дочь соизволили на время своего отсутствия приказать передать ей все ключи от дома и дать прислуге все необходимые распоряжения, дабы ее саму обслуживали как подобает обслуживать даму высокого рода и прекрасного воспитания».

Поль спокойно вынес эту картечь банальных фраз. Ответил он так:

— Госпожа баронесса может быть уверена в неукоснительном выполнении ее приказаний. Я буду иметь честь просить госпожу мою супругу передать ключи госпоже баронессе ее матери, которую я имею честь заверить в живейших выражениях в моем наивысшем и почтительнейшем уважении.

Произнеся эту фразу, Поль склонился в земном поклоне и приготовился ретироваться.

Маргерита перед уходом хотела было кинуться на шею к Розье. Но та, свеженакрашенная, оттолкнула ее и лишь протянула руку для поцелуя.

Маргерита сразу поняла, поцеловала ей руку и больше не настаивала. Поль ретировался задом, продолжая церемонно раскланиваться.

Розье не посмела разозлиться, боясь показать, что поняла насмешку своего самого лютого врага.

Маргерита вышла. Следом Поль. В прихожей он сразу крепко обнял Маргериту и по-простонародному поцеловал ее. На следующее утро в пять часов они уехали и к ночи были уже в Остенде.

V

Когда они прибыли, часы на церкви братьев-капуцинов пробили восемь раз. Стояла духота. Последние лучи угасали в темном, как чернила, небе. Ни проблеска света, все замерло, ни ветерка — одно только глухое ворчание моря, исходившее из его бездн, волнуемых электрическими разрядами близкой грозы. Они прошли по подъемному мосту над пропастью и вскоре дошли до запруды. Море расстилалось перед ними, светящееся и ревущее.

— Поль! — позвала Маргерита. — Поль! А что там за огни?

Она прижалась к нему.

— Ты боишься? — спросил он.

— Нет. Ты не повез бы меня туда, где опасно. К тому же вся эта публика, что стоит, опираясь на парапет, кажется всем довольной. И я тоже хочу быть всем довольной. Я пойду за тобой всюду.

— Присядем на скамейку?

— Да.

— Дождь пошел, и капли крупные.

— А они теплые, эти капли, мне нравится такой дождь.

Они присели. Прижавшись друг к другу, Поль и Маргерита обменивались тайными поцелуями под мимолетными, но обильными и красноватыми испарениями, ниспадавшими с черных небес. Когда их влажные руки соединялись, по ним пробегал электрический разряд, и они пожимали их друг другу в тихой истоме, таящей внутри столько страсти, и глухо и серьезно шептались о чем-то.

Морская волна тоже что-то рассказывала, как будто умела говорить, когда грозовой шторм, точно любовник, ласкал ее приливами своей любви. Море все точно пылало. Оттуда, где заканчивались волнорезы и молы, и до самого далекого горизонта это была не простая подсветка. В каждом гребне волны светился свой блуждающий огонек, и все они то исчезали и гасли, то перебегали в другие гребни других волн от непрестанного движения вод. Глухой гром, неторопливый, звучный, ласкающий, наводил на мысли о тысячеруком великане, обольщающем море и ревом возвещающем о своей великой любви к нему.