Свадебное путешествие

Ник понял, что находился среди людей, весьма далеких от спорта. Что, если он расскажет о том, что был чемпионом по гребле? Это признание вряд ли произведет на них какое-то впечатление.

– Оставим в стороне спорт, – начал он с осторожностью. – Я говорил о том, что влюбился с первого взгляда… И я в этом не сомневаюсь…

– Вы настоящий идеалист, – произнес Корнель, аккуратно обрезая корку с куска сыра. – Со временем это пройдет. Поверьте мне.

Габриэлла сочла нужным вставить свое слово:

– Жюльен, если он романтик, то останется таким навсегда. Это врожденное качество. Вот ты таким не был…

– Каким?

– Таким, чтобы признаваться в любви при луне.

– Ну вот! Ты разочарована во мне и чувствуешь себя несчастной. Почти тридцать лет, проведенные со мной, тебе уже кажутся каторгой.

– На десерт у нас будет крем-брюле, – поспешила объявить Габриэлла. – Если вы не любите его, вы можете выбрать любой фрукт.

– Я обожаю крем-брюле, – ответил Ник, смирившийся со своей незавидной участью.

«Я никогда не добьюсь нужного мне результата с такими странными людьми», – подумал Ник.

Элен поднялась, чтобы помочь прислуге. Она принесла поднос с расставленными на нем чашечками из огнеупорного стекла и распределила их между всеми сидевшими за столом.

Ник смотрел на крем-брюле. Его тетя часто заказывала этот десерт, когда на выходные он приезжал к ней из колледжа.

– Похоже, что это вкусно.

– Господин Фэрбенкс, какова, по вашему мнению, главная черта вашего характера? – спросил судья. – Умение жить или умение делать?

Элен воскликнула:

– Папа, Ник – американец! И тонкости французского языка…

– Умение выживать, господин судья, – сказал Ник. – Мы живем в тяжелое время, и, несмотря на мой высокий рост, спортивное телосложение и двадцатишестилетний возраст, порой мне приходится совсем нелегко.

– Снимаю шляпу, – сказал судья. – Ваша тетушка и в самом деле любила наш язык, чтобы вы им в такой степени владели.

– Она также обожала Францию, – сказал Ник, – вот откуда, я думаю, мое увлечение вашей дочерью.

– Вы все время гнете свою линию. Вы решили меня посмешить?

Ник попытался переубедить его:

– Если в подростковом возрасте то и дело слышать восторженные отзывы о Франции и красивую историю о несчастной любви, то это оставит отпечаток на всю оставшуюся жизнь.

Судья решил сменить гнев на милость:

– Ладно, влюблен так влюблен… Моя дочь и самом деле настоящее сокровище.

– Я чувствовала бы себя намного лучше, если бы вы сменили тему разговора. Кофе? – спросила Элен.

Судья посмотрел на нее.

– Элен не хватает чувства юмора.

Габриэлла прощебетала:

– Господин Фэрбенкс, не слушайте их. Они… как бы вам сказать, большие реалисты. Вот я совсем другой человек. Если бы кто-то признался мне в том, что я сразила его наповал, то я была бы весьма польщена.

– Благодарю вам, мадам, – сказал Ник, – вы понимаете меня.

Атмосфера разрядилась.

– Уверяю вас, господин судья…

– В чем?

– В моей искренности. Как я вам уже сказал, мне часто приходится посещать Ренн. Я не раз имел возможность увидеть вашу дочь.

Элен принесла в столовую кофейный сервиз. Кофейник был из массивного серебра, а чашки с золотым ободком – из тонкого фарфора.

Судья повернулся к Нику.

– Интересно.

– Элен очаровала меня. После нашей встречи на улице Сент-Мелани я все время пытаюсь увидеться с ней и поговорить.

– Скрытная, – произнес судья в адрес Элен.

– Папа, нечего было рассказывать.

Судья поднял свой бокал:

– За ваше здоровье, господин Фэрбенкс, за ваш энтузиазм!

Ник продолжал:

– Я хочу пригласить Элен провести со мной день в море на борту яхты. Я проверяю ходовые качества разных типов судов. Судостроители охотно предоставят в мое распоряжение любую яхту даже на несколько часов.

– Морская прогулка, безусловно, пойдет ей на пользу.

Ник размышлял. Если его грандиозный план удастся и он женится на этой скромной девушке, происходившей из столь респектабельной французской семьи, возможно, он не станет торопиться расстаться с ней. Эти люди, словно пришельцы с другой планеты, разжигали его любопытство.

– Пройдемте в мой кабинет, – сказал судья, – я угощу вас коньяком 1938 года. Это год моего рождения. У нас во Франции…

Какие же они странные, эти люди! Пережившая трагедию семья, проявлявшая во время этого ужина поддельный интерес к своему гостю, немного пришла в себя, но все же отставала от событий.

Отпивая понемногу старый коньяк в кабинете судьи, Ник пытался войти в роль терзаемого сомнениями молодого человека.

– О чем вы задумались, господин Фэрбенкс?

– О трудностях бытия. Я влюбился не только в вашу дочь. Мне нравится и ваша супруга, и вы, и этот дом, и этот город. В вашей семье я почувствовал тепло семейного очага.

Пошел ли он в нужном направлении? Он не был уверен. Судья переставлял с места на место африканскую статуэтку.