Они сидели за кухонным столом, говорили о прежних временах и о сегодняшнем случае. Но разговоры об утопленнике перестали действовать на Марцелу. Она чувствовала себя гораздо лучше, чем днем. Штефан походил на бывалого капитана океанского лайнера и поминутно галантно обращался к Марцеле. И только когда он завел речь о том, что следовало бы сделать тому парню, чтобы выплыть наверх, когда он пошел под воду, Марцеле снова стало не по себе. «Нечего советовать мертвым», — думала она, и ей было стыдно за живых, которые всегда умнее тех, кто умер, хотя бы потому, что они-то живы и последнее слово за ними.
Жена Штефана все реже выносила гостям на веранде бутылки с пивом, народу заметно поубавилось. Гул голосов стихал. Дачники потянулись в поселок ужинать. В открытое окно ветер приносил ароматы летнего вечера и шевелил листья ольхи, растущей под самым распахнутым окном. В просветах листвы виднелся пляж, освещенный косыми лучами солнца. Пока они тут пили и разговаривали, пляж почти совсем обезлюдел.
— Пустили бы по воде буханку хлеба с зажженной свечой, наверняка нашли бы Вагнера, — бросила от плиты жена Штефана.
— Ну да, — усмехнулся Штефан, — он уже где-нибудь в реке. Если кого глубинным течением потащит, того мигом в реку унесет.
Ярин и Марцела остались ужинать. Они задержались и после ужина, когда дачники снова начали собираться на веранде, чтобы перекинуться в картишки. На веранде и на кухне опять пили пиво и водку. У Марцелы снова стало легко на душе. К чему мучиться, все равно от судьбы не уйдешь!
Прощаясь с хозяевами, Марцела улыбалась. Она одарила улыбкой даже паромщика, который завернул на веранду выпить пива и глядел на Марцелу широко раскрытыми глазами. Марцела готова была улыбаться всему миру.
Ярин тоже забыл, что всего несколько часов назад объявил Марцеле войну. Они возвращались к машине, держась за руки.
Позже, когда Марцела лежала на изобретенном Ярином ложе, смотрела в темный потолок «татры», на мгновение возник перед ней неясный призрак того, кого там, в реке, уносило сейчас течением дальше и дальше… Она закрыла глаза. Во тьме слышалось только легкое шуршанье занавесок — Ярин занавешивал окна, — его дыхание, и затем Марцела почувствовала прикосновение его пальцев, они шарили по ее телу, будто открывая неведомые и полные опасностей земли.
Какая глупость, подумала она. Умереть ни с того ни с сего…
***
Счастье
Она лежала на спине в широкой деревенской кровати, беззащитная против густой теплой тьмы, рождавшей какие-то особенные, идущие из всех углов запахи, горьковатые и сладкие; такие запахи словно по какому-то заклятью впитались в стены деревенских строений; они сохраняются, даже когда дом сносят, и долго еще витают над развалинами, постепенно превращаясь в аромат черной бузины.
Она лежала с закрытыми глазами; ей очень хотелось сбросить перину, но она не решалась. Под периной было жарко, но она ее защищала. Женщина не доверяла темноте, и хорошо было отгородиться от нее этой пуховой преградой.
Оба окна, выходившие на деревенскую площадь, она затворила, как только вошла в комнату: боялась, как бы кто не залез. Душная августовская ночь тяжко наваливалась на рассохшуюся кровлю избы, дерево слабо потрескивало и поскрипывало.
Она натянула перину до подбородка.
Неприятно было лежать в темноте и теплом смраде, поднимавшемся в наглухо запертой горнице к низкому потолку. И все же она была довольна, что поступила, как просил Штепан. Он давно задумал съездить к родственникам — она не могла ему отказать. Приятно, что ему не хочется с ней расставаться. Но сегодня Штепану не следовало уходить, да что поделаешь? Ей даже понравилось, что Штепана позвали на помощь. Значит, уважают, он нужен. Штепан обещал скоро вернуться. И вот его все нет.
Сначала она думала дождаться его, да очень захотелось спать. Ждать было трудно, потому что ее клонило в сон, а заснуть она не могла, потому что очень уж этого хотела. В таком состоянии между сном и бодрствованием перед ней вдруг возникло лицо Ондры.