Свадебные ночи

Дана не стала больше спрашивать. Молчали теперь оба, и Дане казалось — она едет с совершенно чужим человеком. Она-то думала: то, что было у нее с теми мужчинами, три года назад, давно умерло, но ничто из прожитого не умирает, пока мы живы. Ее опять волновало все, о чем она вспомнила в ресторане. В случившемся тогда было что-то порочное, думала она теперь, став замужней женщиной.

Ота ощутил за ухом влажный поцелуй.

— Тебе уже лучше? — спросил он.

— Ничего со мной не было, но сейчас мне лучше.

Остаток дня они пролежали в шезлонгах на солнышке, заходя в дом, только чтобы перекусить. Слушали транзистор, листали прошлогодние журналы. Разговаривали о всяких пустяках. Так проходило время в ожидании вечера.

Правдоподобную историю Дана сочинила еще днем, и у нее не было охоты ждать, пока стемнеет.

— Если тебя так интересует, я была в этом отеле с подругой и… этим ее… ну, он начал ко мне приставать… понимаешь, так неприятно…

Ота стал ее расспрашивать. Пришлось выдумать кучу подробностей, ее это даже забавляло. Ота обладал редкостной способностью верить.

Они вошли в дом, поели, а так как уже похолодало, остались в комнате и включили электрокамин. В постель легли до сумерек, а уснули уже в темноте. Проснувшись, Ота осторожно высвободился из Даниных объятий и нашарил ручные часы на полочке возле постели.

Светящийся циферблат показывал девять часов. Всего только девять.

Ота лежал и мысленно подводил итоги первого дня супружества. Нет, он ничего не имел против такой жизни. Только нужно, чтоб у Даны не было от него секретов. Удивительно, какого труда ей стоит признаться в самых невинных вещах. Нет, это и впрямь удивительно, повторял он, засыпая. А поскольку он почти сразу заснул, то ничего другого ему в голову уже не пришло.

***

Слишком часто говорят о любовях,
рассуждая об алхимии чувств и технике любви,
притворяясь, будто пьют, хоть кувшин
и сух, и пуст, —
слишком часто говорят о любовях,
слишком редко о — единственной — любви.
Любови можно утолить, насытить,
любовь же — никогда.
Ни страданья, ни препоны, ни обиды, ни отчаянье
не в силах погубить любви. А любови —
неприметно умирают,
если страсть утолена.
Любовь не вянет в зной и засуху,
сыта не мимолетным дождиком из тучки —
ее поят глубинные ключи.
Я нашел тебя и без конца обретаю —
вот речь любви;
я открыл тебя и без конца открываю,
все во мне устремилось к тебе,
точно к морю спешащие реки,
о любовь, ты в нас отпираешь замки,
освобожденные, мы перерастаем себя,
перешагивая хоть бы и смерть.

Мечта

Отик с ожесточенным упорством резал шницель. Нож то и дело соскальзывал, и шницель двигался по тарелке, все глубже въезжая в горку картофельного салата. Прямо напротив Отика сидел толстомордый мальчишка, которого привели эти люди. Он ел то же самое, что и Отик, отхватывая ножом огромные куски шницеля и жадно запихивая их в свой большой рот. Как великан из сказки.

Отика посадили в самом конце стола, и никто не обращал на него внимания. За столом сидели одни взрослые, и каждому было больше лет, чем у Отика пальцев на обеих руках. Свои годы Отик мог сосчитать по пальцам. Нужно было растопырить пальцы на одной руке и добавить еще один.

Нож наконец-то врезался в мясо и громко звякнул о тарелку. Никто этого не заметил. Отик не привык к особому вниманию, и это его не огорчило. У взрослых свой язык, их не понять, даже когда они тебя замечают.

Отик подцепил на вилку салата, и кусок огурца упал на скатерть. Он осторожно поднял его, сунул в рот и облизал пальцы. Толстый мальчик напротив подхватывал вилкой большие порции салата и торопливо съедал их, хотя никто никуда не торопился. Отик наколол на вилку кусочек вареной моркови и, медленно пережевывая ее передними зубами, огляделся.

За последний год эта комната несколько раз менялась. Какая-то мебель исчезла, а оставшуюся передвигали из угла в угол. Перевешивали картины, и ковер сейчас был другой. Менялась обстановка, менялась и атмосфера комнаты.

Отик помнил, что прямо напротив, за спиной толстого мальчика, когда-то стояло пианино. Его увез папа. Папа иногда играл на нем для Отика. Папа был высокий, худой и серьезный. Но песенки он играл веселые.