Свадебный круг: Роман. Книга вторая.

«Молодец Анатолий Андреевич, — подумал Рыжов. — Давно пора было сплавить этого пузыря на хозяйственную работу. Хлопоты о ремонте и уборке здания, выколачивание бумаги, похороны, юбилеи, организация поездок на рыбалку — это естественная стихия Рулады». Однако Вадим Нилович считал, что уходит временно и толковал о «творческих замыслах». Из-за этой болтовни Алексей не успел попасть к Верхорубову. Дзень-Дзинь сказала, что редактора вызвали в обком партии и сегодня вряд ли он появится.

Пришлось ехать на открытие сельхозвыставки.

Всю дорогу в поселок Сарафанники, где открывалась сельхозвыставка, Алексей ругал себя за то, что оказался мямлей и не сумел отпроситься к Линочке. Возвращаясь, он думал тоже о Линочке. Вот теперь, наверное, она уже в операционной, а вот теперь приступают к операции. У Алексея в висках сильно начинала пульсировать кровь. «Вот так пойманно, испуганно бьется у нее сердце», — думал он, и ему казалось, что он слышит эти сбивчивые толчки. Они звучат не как размеренный звук метронома, а как колесный постук на стыках. Толчки эти учащались, и Алексею казалось, что даже его сердце не выдержит такого бешеного скакового темпа. А как же ее слабенькое сердце? «Это, наверное, потому, что я мало спал, — объяснил он себе заполошное сердцебиение. Ведь я встал ни свет ни заря, чтоб не проспать электричку». Но и после объяснений он долго не мог успокоиться. «Ведь ножом в сердце», — вспоминались Линочкины слова, и ему снова становилось не по себе.

Мазин предупредил, что репортаж пойдет досылом, и Алексей писал его дома вечером, прислушиваясь к вою вьюги за окном. Он вздрогнул, когда внезапно ударила зимняя гроза, ослепительно засверкали снега от белого света молнии, и треснул, раскалывая небосвод, гром. Мать испугалась и суеверно выключила свет, прикрыла черным платком утюг, накинула на зеркало полотенце. Она была убеждена, что блестящие предметы притягивают молнию. Опять трепетное, ослепительно белое сияние и трескучий гром. Зимняя гроза, такого Алексею еще ни разу не приходилось видеть. Жутковатая, красивая картина была за окном. Над крышей опять, словно сокрушая ее, оглушительно треснуло, все вокруг залило молочным сиянием, которое было, наверное, сильнее дневного света, потому что Алексей разглядел кривую щель на торце противоположного панельного дома, которую днем не замечал. В палисаднике у яблони-китайки обломило сук. Хлестнув по переплету рам, ветки уперлись в стекло. Гроза стихла неожиданно, как началась. Алексей выбежал на улицу, проваливаясь по пояс в снегу, дополз до сука, оттащил его в сторону. После грозы еще сильнее поднялось в нем чувство вины и тревоги. Он не мог понять, отчего возникло это ощущение? Что-то очень важное забыл он сделать. А что, вспомнить не мог. «Неужели что с Линой? — подумал он. — Нет!» Он не был суеверным человеком. При чем тут гроза?

Наутро светило солнце, и пухлые горы вчерашнего снега, наделавшие столько хлопот, счищали запарившиеся дворники, трудолюбиво загребал железными «руками» снегоочиститель.

Шли один за другим по спуску к реке Падунице самосвалы, груженные мягкой, легкой, как хлопок, белизной. Весной, бурля, уйдет этот памятный снег, и все забудется.

Во дворе редакции строем ходили типографские духовики и, пришпилив ноты на спины передних музыкантов, разучивали марш к Дню Советской Армии. Ухал барабан, было шумно, бодро, и все предчувствия вытеснило возбуждающее предощущение праздника.

Редакционный хромой завхоз из сугроба ловко дирижировал тростью шоферам. Те, устроив в отделах сквозняки, тянули из окон на веревках лозунг.

Два матерых добытчика Третий Зам Леня Сырчин и Мазин в вестибюле вели тайный разговор о том, кто сколько сумел засолить огурцов, откуда можно привезти навоз для сада.

Алексея у входа перехватил шумный компанейский человек, редакционный фотограф Аркаша Соснин и, сбивая на затылок кудлатый треух, возбужденно заорал своим высоким голосом:

— Смотри-ка, чего зима-то учудила, настоящая гроза! Ну, я поснимал! — И радуясь этой проказе зимы и своей расторопности, потащил Алексея к себе. — Пойдем покажу.

— Прости, у меня материал идет досылом, — вспомнил Алексей и побежал к Юрию Федоровичу Градову, чтобы узнать, на какую полосу тот поставит репортаж и сколько надо строк.

Градов был хмур. Не глядя на Алексея, долго копался в папке, потом сипло сказал, передавая Алексею какую-то бумагу:

— В общем, знаешь, тяжело, но… Лина Шевелева умерла.

У Алексея вдруг запрыгали перед глазами слова телеграммы. Он не мог ничего понять. У него закружила голову, и он оперся о стол, закрыл глаза, чтобы кончилось это кружение.

— Как же так, я не верю, — пролепетал он. — Ведь ей всего двадцать шесть, ведь она совсем молодая.

— Ну вот, — развел руками Градов. — Нам с тобой на похороны ехать. Билеты и все остальное заказано. Ты не опаздывай.