Свадебный круг: Роман. Книга вторая.

Вечером Василий Иванович связался с почтой. Оттуда прочитали телеграмму: «Поздравляем женитьбой, желаем счастья. Папа, мама». Серебров подал листок, записанный Очкиным, Вере и пошел разжигать костер, потому что свадьба, как и подобает такому торжеству, должна пройти на славу. Жалко, что не было гитары. Иногда Василий-Иванович ловил плохоньким приемником музыку, и Серебров танцевал с Верой в свете костра. Мамочкина говорила пожелания, чтоб и детей у них были полны лавки, и чтоб мир да любовь. Вера, тихая, боязливая, жалась к Сереброву. Ее удивляла своя такая неожиданная свадьба на берегу пустынной реки.

— В круг, в круг. В хоровод! — встрепенувшись, вдруг закричала Мамочкина. — Какая свадьба без хоровода. А ну, Василий Иванович, поднимись!

Схватив Веру и Василия Ивановича, Анна Ивановна устроила-таки хоровод у костра. Неуклюже стесненно ходил усатый Очкин, прыгал Серебров и вслед за Анной Ивановной пели что-то старинное, хороводное. На этот странный свадебный круг глазели с проходящей по реке гэтээмки капитан с помощником и дивились тому, как развеселились нынче Очкины. А вроде степенные люди.

Когда Серебровы уезжали, кончилось длинное лето. После неожиданного сигнального инейка зажгла осень леса. На берегах сплошное алое и оранжевое полыхание. Протоптанные желобком тропинки были набиты шелестом. Под свежим ветром неслись наперегонки к кромке берега похожие на перья жар-птицы листья. Это были легкие, как лепестки, листочки березы, тяжелое фигурное оперение дуба и разлапистое, как утиные следы, кленовое. На линии обрыва листья взвивались вверх, видимо, боясь сразу кинуться в охолодавшую воду. Некоторые долго, обожженно крутились, прежде чем коснуться ее. Все дно бухточки было выстлано листьями, словно богатой монетной россыпью. Это на свадьбу Серебровых берег щедро бросал свою казну.

Прощались с ними Очкины, как родные. Анна Ивановна нагрузила целый рюкзак синегривскими разносолами и вареньями. Наверное, Мамочкина все-таки была не просто начальником пристани, а подосланной сюда волшебной феей, правда, изрядно состарившейся, но не утратившей самых главных своих качеств — великодушия и доброты.

Железный сварной корабль, оставив на берегу женщину с погасшей беломориной во рту, увез их в райцентр, оттуда самолетик АН-2 за час доставил в Бугрянск.

На свадебном семейном ужине у стариков Серебровых Вера через силу, жалко улыбалась, словно была в чем-то виновата, а Нинель Владимировна и правда винила в душе эту незнакомую женщину за то, что все получилось опять не так, как мечталось ей.

Говорили больше о неслыханной нынешней жаре, о том, что в их краю вечнозеленых помидоров вызревали они даже на корню. Серебров-младший, чтоб разрядить обстановку, расхваливал синегривских Очкиных.

Старательнее всех наводил мосты между Нинелью Владимировной и ее неожиданной снохой друг семьи Алексей Рыжов. Возвращая движением указательного пальца на исходное положение свои потные очки, он усердно хвалил Верочку Огородову, говоря, что завидует Гарьке и если бы тот не женился на ней, то, определенно, приехал бы свататься в Крутенку он, тем более, что оба они карюшкинские. И ему даже казалось, что в детстве он играл с Верой в лунки на карюшкинской улице.

— Я тебя вызову на дуэль, — поддерживая болтовню, кричал Серебров, пытаясь изобразить отелловскую ревность. Нинель Владимировна вымученно улыбалась, стремясь показать, как она рада тому, что Гарик наконец-то женился и что у него уже есть дочь, а у нее внучка, но на ее лицо самовольно наползала озабоченность. Отчего-то ненастоящим и несерьезным казался ей этот брак.

КАРТОННОЕ ПИАНИНО

Расхваливая Верочку Огородову и говбря, что приехал бы свататься к ней, Алексей кривил душой. Дело в том, что был у него теперь предмет воздыханий и восхищения — телефонисточка с областной станции Маринка Кузьмина. Впрочем, вся история знакомства с ней казалась Алексею настолько необычной, что, наверное, стоит об этом рассказать подробнее.

Возвращаясь из поездки, Алексей каждый раз чувствовал себя немного иным, чем до нее. После пережитого в командировке то возникало ощущение, что всего в жизни можно достичь легко и просто, то он вдруг остро понимал, что ни к чему его доверчивость и распахнутость, надо быть сдержанным, скупым на слова и чувства.

Весной после Ложкарей Алексей ощутил в себе какую-то умудренность и терпимость. Такой человек не осуждает других по мелочам, не совершает оплошных поступков, он все видит, но не торопится с выводами. И, конечно, напрасно он хотел так поспешно уйти из газеты. Молодец Верхорубов, не принял всерьез его заявление об увольнении. Он будет работать в газете, но он будет очень много ездить. Боже упаси, просиживать штаны за конторкой в протухшем от сигарет кабинете.

Когда Алексей открыл массивную старинную дверь редакции и вступил в подведомственный тете Кате вестибюль, никто еще не догадывался о переменах, свершившихся в Рыжове: тетя Катя, подняв голову, взглянула на него через непривычные очки и сказала ласково:

— Куда это ты девался-то?