Свадебный марш

— Да выключите вы этот телевизор, — сказал Бон-Иван Финисту. Долговязый юнец не участвовал в разговорах, краем глаза он смотрел какую-то спортивную передачу, — мы в ваши годы, — сказал Бон-Иван, — не сводили глаз с девушек, смотрите, какой рядом с вами ангел сидит, если вы не будете за ней ухаживать, она улетит на небо.

Телевизор выключили. Наташа сказала:

— У нас с Юрой один общий тост, можно? — Бон-Иван кивнул согласно головой: — Говори, Юра.

— В Дубне построили синхрофазотрон, — сказал Юрий Игоревич, — и вскоре его посетила первая иностранная делегация. После осмотра вышли во двор, и кто-то из дотошных иностранцев заметил на здании на кирпичной стене загадочную формулу, выведенную краской. Формула гласила: Т плюс В равняется Л. Иностранец спросил, что это значит? Переводчица перевела, объясняя, что, вероятно, это значит: «Таня плюс Ваня равняется любовь…» Так вот… Мы с Наташей поднимаем тост за то, что равняется любви, — сказал Юрий Игоревич, — за формулу жизни!..

— И как сказал Чехов, — продолжила тост Юрия Наташа, — как сказал бы Чехов, — поправилась Наташа, — пусть будет все, как в жизни, люди обедают, просто обедают, то есть ужинают, а в это время созидаются их судьбы, возвращаются их дружбы, любви, — голос Наташи дал трещину и зазвучал глуше, но так же прекрасно наполненно, — да, возвращаются их любви… и за это я пью это вино! За любовь моей мамы к моему папе, за мою любовь, за любовь моего брата Валентина…

Я повернулся и, обогнув дачу, направился к раскрытому настежь окну моей комнаты.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Я лежал у себя в комнате и вспоминал рисунок в кинотеатре «Ленинград», карандашный рисунок какого-то художника-любителя: дом, зима, двор с голыми кустарниками, электрический свет из окна. Не знаю почему, но было ощущение, что в этом доме удивительно хорошо, хозяин пришел из бани, там пьют чай и ведут хорошие разговоры… Я взял в руки лист бумаги и попробовал нарисовать так же: наш дом с льющимся электрическим светом из окна, чтобы было ощущение, что в нашем доме тоже все хорошо. Я нарисовал. И получилось хорошо, почти хорошо…

Где-то рядом сосед чинил крышу, что ли, — бил молотком по железу, а казалось, что за окном громыхал гром, как гроза настраивалась, как симфонический оркестр. В небе перегорали вспышки от прожекторов электрички, похожие на молнии, и редкие, можно сказать, драгоценные капли дождя изредка постукивали в крышу голубиными лапками, хотя на самом деле это был совсем не дождь, а просто по крыше прогуливались голуби. В коридоре часто звонил телефон. К телефону подходил папа и разговаривал незнакомым мне голосом. «Великий немой заговорил», — думал я, глядя в потолок.

На веранде Наташа запела:

— Любите усталых мужчин, усталых мужчин любите,
На плечи усталые их
Рукою своей снизойдите.
Усталость не старость, усталость не слабость,
А просто мужская порядочность…

Почему я, слушая ее, об этом вспомнил, и сам не понимаю. Я думал, что я забыл это насовсем и вдруг вспомнил. Когда это было? Ах да!

Тогда еще по Цветному бульвару, рядом с нашей старой квартирой, бродили вымирающие трамваи. Я шел по Трубной площади к Сретенке. Был дождь. Туфли мокрые, в грязи. И вдруг я увидел девчонку. То есть сначала я увидел не девочку, а ее глаза, такие большие-большие, синие глаза, а уж потом увидел как бы и всю девочку. Она шла то рядом со мной, то впереди и все время перепрыгивала через лужи и ловила языком капельки дождя. Тогда я взял и тоже перепрыгнул через лужу и тоже поймал языком дождинку. Девчонка мне улыбнулась. Лично мне. Первый раз в жизни девчонка улыбнулась мне лично. До этой встречи я о девчонках как-то не думал, я еще, как говорил Бон-Иван, «бродил стайкой». Он, Бон-Иван, говорил как-то, что вот она, жизнь, какая: вот детство — мальчишки и девчонки бродят стайками, потом разделяются и бродят парочками, женятся, у них рождаются дети, дети бродят стайками, потом разделяются и бродят парочками и т. д. и т. п. А между тем идут всякие там века и эры: мезозойские, бронзовые и все такое связанное с ними хорошее и плохое и т. д. и т. п. Видимо, в тот день я как раз был на границе «Прощай, стайка мальчишек…» — «Здравствуй!..» А что «здравствуй», я еще не знал.