Если говорить отвлеченно, в моем ожидании нет ничего предосудительного. В конце концов, виноват во всем папа. Кто его тянул за язык? Он и самолет назвал, и время прибытия. Значит, папа на что-то рассчитывал, иначе зачем говорить об этом. Эх, папа, папа, вы мыслите старыми категориями. Так недолго и просчитаться. Ровно через тридцать минут в аэропорт Домодедово прилетает сестра Лида. Я, Кеша Савенков, встречаю ее. Мне не следовало этого делать, но папа назвал номер рейса и время прибытия. Ничего не попишешь, пойду куплю цветы. Уже сообщили: совершил посадку. Самолет тяжело разворачивается и ползет прямо на меня. По лупоглазой тюленьей морде стекает крупный июньский дождь.
Где-то в глубине души понимаешь: все оправдано, все объяснимо. Ждешь облегчения, а его нет и куда ни глянь не будет.
— Невероятно! — сказала она и взяла меня под руку. — Телепатия какая-то. Я все время спала, а как стали снижаться — проснулась, открыла глаза и подумала: «А вдруг меня кто-то встретит? И вдруг этим «кто-то» будешь ты?»
— Понимаешь… — бормочу я.
Сестра Лида перебивает:
— Не надо. Пусть лучше так. Сейчас ты начнешь объяснять, и все окажется случайностью, стечением обстоятельств. Не надо. Самолет из Свердловска задерживается, идет дождь, а ты вот стоишь и ждешь, потому что этим самолетом прилетаю я. Похоже на сказку, правда? Ну и пусть. Сказки для того и существуют, чтобы в них верили.
Заказ действительно оказался фантастическим. Предлагалось спроектировать четыре города-спутника, окружающие крупный промышленный комплекс Сибири. Предложили замкнутый кольцевой вариант бесконечного города. Идея показалась интересной. Состав групп утвердили. Я принял бразды правления, мы начали работать.
Меня спасает работа. Наши отношения с сестрой Лидой невозможно определить в двух словах. Мы всегда порознь и в то же самое время всегда вместе. Я уже сказал: папа — человек с другой планеты. Ада не пишет. Мама расспрашивает, недоумевает по поводу моего внезапного решения остаться в городе. Упрекать не упрекает, однако соглашаться с моими доводами не торопится.
— Смотри, — говорит мама. — От добра добра не ищут.
Работы невпроворот. Поджимают сроки. Шеф не торопит, но каждый день спрашивает, как дела. Кто мог подумать, в месяце всего тридцать дней. Сегодня за завтраком посмотрел на календарь. Оторопел. Неужели прошел месяц? Сестра Лида разливает чай, смеется:
— Это приятное открытие, ты увлекающаяся натура.
Я ничего не отвечаю. И так каждый день. Прихожу домой, выслушиваю выговор за позднее возвращение, в каком-то полузабытьи валюсь на тахту и тут же засыпаю.
У сестры Лиды свой стиль общения. Важно не просто смотреть — это умеют все. Важно замечать. Проходит время, и ты вдруг убеждаешься в удивительной устроенности окружающего мира. Все подогнано под твои привычки, твое настроение, твои мысли. Мир окружающий похож на туман, он обволакивает тебя, и ты не просто движешься, ты плывешь. Очень скоро начинаешь понимать: действует оптимальный режим. Понятия «хорошо», «плохо» стираются, отныне существует одна мера — удобно.
Ты свободен, абсолютно свободен. Твои движения вверх, вниз, вправо, влево не только возможны — желательны, твои устремления понятны. Мир, рожденный помимо тебя. Чужими усилиями. Ты попал в него, как можно попасть в ловушку, застрять в трясине. Он кожа твоя, твоя физическая плоть, он всегда с тобой. Его невозможно пройти насквозь, сбросить, как одежду. Он вязок, уступчив, тягуч.
Сестра Лида не выговаривает, сожалеет. Взгляд выжидательный, ласковый:
— Совсем полуночником стал. Завтра «Медея», а тебе опять некогда.
Терпеливо сносит мою замкнутость:
— Видела в ГУМе гэдээровский плащ. Цвет электрик, очень бы тебе пошел. И цена подходящая — восемьдесят рэ.
Ни на чем не настаивает:
— У Климова на водохранилище знакомый моторист, катер всегда на ходу. Три пары водных лыж. Сосновый лес во весь косогор. Бери свою группу — и айда на природу. Лес, он располагает.
Это удается немногим женщинам, но некоторым удается.
Поднимаюсь утром раньше обычного, долго стою у окна. Серое небо, серое полотно асфальта, серая дымка рассвета. Похожие на жуков поливочные машины ползут по мостовой, слышно, как вода стекает в пустые люки. Тихо.
Возвратился к столу, бесцельно переставляю с места на место чернильный прибор, вынимаю стопку неграфленой бумаги и начинаю писать: