Свадебный подарок

Положение у Мишки было и в самом деле хоть плачь. Он лихорадочно забегал по комнате, вдавив голову в плечи. Наверное, и в самом деле могут в тюрьму посадить. Аппарат тут как-никак тысячу двести рублей стоит. Как объяснишь заведующей, что он за пьянкой совсем обо всём забыл, щедрым за казённый счёт стал необыкновенно, забыв о долге служебном. Он представил, как загомонит, на разные манеры обсуждая этот случай, деревня, как первой отвернётся от него – пьяницы и хапуги, Люба, как умоется горючими слезами бабка Матрёна. Дальше он уже не мог представить всю эту картину, и рванулся к двери…

На воздухе у Мишки закружилось в голове, он устало опёрся о калитку, постоял несколько минут. Именно сейчас и пришла спасительная мысль – пойти к Володе, объяснить, что сейчас в душе у Мишки, какие кары грозят ему за его пьяные безрассудные похождения, попросить прощения у Данилы Степановича…

Он направился к дому Зининых, шёл, низко опустив голову, и, видать, не заметил, как вышла оттуда бабка Матрёна, как пересекла дорогу и остановилась, поджидая внука. Трясущимися губами она тихо попросила:

– Не ходи туда, Мишка!

Только тут поднял голову Мишка, тоскливо посмотрел на старуху.

– Не ходи туда, Миша!

– Да ты что, бабушка?

– Не надо, Миша, Данила Степанович не велел. Говорит, что ты вчера над собой контроль потерял, как пьяный вахлак себя вёл.

– А про аппарат узнала? – спросил Мишка тревожно.

– Володя ещё спит, – ответила бабка, – а Данила Степанович так ответил: «Выходит, назад пришла подарок забирать?» Ты уж не ходи, Миша, за аппаратом, позор на всю деревню. Знаешь, что с воза упало, то пропало…

Бабка зашагала к дому, прямая, как гвоздь… Мишка потоптался на месте, почувствовал, как в мелкой дрожи от злости на себя заходили руки. Хотелось волосы рвать на себе, кулаками застучать от обиды.

Мишка бабку догнал, спросил:

– Что же теперь делать, бабушка?

– Ты вот что, Миша, – сказала бабка спокойно, – больше к Зининым не ходи. Лучше козу продадим, а позориться не надо. Понял, Мишка?

– Понял, – грустно ответил Мишка и уныло поплёлся в дом.

* * *

После праздника Мишка на работу шёл, как на каторгу. Он представлял, какой сегодня поднимется шум, как с треском вышибут его с работы, какой весёлый разговор пойдёт по деревне. Скажут, допился Мишка, казённые вещи начал раздаривать…

В фотографии Мишка с удивлением увидел Ивана Дмитриевича. Обычно он после выходных или праздников приходил к обеду, довольно потирая руки.

– Ну, Михаил, – говорил он, довольный собой, – пришлось эти дни поработать… – И добавил, игриво сокрушаясь, – у кого праздник, как праздник, а тут работа пятки припекает…

Сегодня Иван Дмитриевич с утра на работе и выглядит необычно. Волосы на голове один к одному расчёсаны, глаза весело поблёскивают. Он, как врач, в белом халате по ателье разгуливает легко, без вечного своего брюзжания – Мишке это даже хорошим предзнаменованием показалось.

С Мишкой Иван Дмитриевич за руку поздоровался, спросил:

– Ну, как отпраздновал, Михаил?

Мишка неопределённо махнул рукой, в шкафчик полез, чтоб тоже в халат облачиться. Но Иван Дмитриевич, заметив его желание, попросил:

– Ты, Михаил, сегодня за меня на совещание передовиков сходи. Осилишь? Работёнки там много будет…

Мишка опешил от неожиданности. Что-то необыкновенное сегодня происходит со старым мастером, и он, наверное, с удивлением на него посмотрел. Этот пытливый взгляд Мишки не прошёл незамеченным.

– Ты что так на меня посмотрел, Михаил? – спросил Иван Дмитриевич, – вроде удивился даже. А я давно решил – парень ты старательный, пора тебе и солидные дела поручать.

– Вот сегодня как раз и нельзя, – тусклым голосом сказал Мишка.

– Что случилось?

Пришлось Мишке всё без утайки рассказать, и про свадьбу, и про этот горький упрёк, в его адрес брошенный, и про свой необдуманный шаг с подарком.

Иван Дмитриевич слушал внимательно, потом долго молчал. А Мишка даже радовался этому молчанию – значит, решает Иван Дмитриевич, как всю эту историю поскорее заведующей выложить. Но Иван Дмитриевич заговорил про другое:

– Да, дела, – начал растягивать слова Иван Дмитриевич и не удержался от нравоучения: – Говорил тебе, Миша, не спеши. Он ведь как – резвый сам наскочит, на тихого – бог пошлёт.

– При чём тут бог, Иван Дмитриевич?

– Это ты прав, бог тут не причём. Бог-то бог, а сам не будь плох.

Потом, помолчав, добавил:

– Всё равно давай так договоримся – иди на совещание. А аппарат можешь мой забрать.

– Да, но… – замычал Мишка.

И вдруг Иван Дмитриевич, краской вспыхнув, впервые словами зачастил, как в барабан забухал:

– Почему ты, Михаил, мне не веришь? Давно в тебе заметил неприязнь эту. А ты гордыню сломи, сломи гордыню. Сам виноват. Говорят, кто пьян, да умён – два угодья в нём. А ты сам в историю влетел, никто не виноват.

И уже спокойно спросил:

– Можешь мой один совет принять?

Мишка головой утвердительно кивнул.

– Ну, так вот, заведующей об этой своей истории с аппаратом не рассказывай…

– Но это же нечестно! – крикнул Мишка.