Он вспомнил, что он уже не в Москве, а в центре той самой Европы, а за окном не московский пейзаж (хотя и мог бы запросто им быть) – за окном была Заграница, рассадник капитализма, жертвой которого он стал в Москве.
«Мама моя, мама, – в ужасе подумал Саша, – когда и как я вам смогу сказать правду, и какой она будет, эта правда?»
Саша решил осмотреть квартиру, но по дороге обнаружил большой лист бумаги, приколотый канцелярским зажимом к Лениной простыне. На листе толстым фломастером было что-то написано.
Саша прочел начало записки:
– «Не могу больше жить с идиотом!» Лень, тебе письмо! Пляши! – Саша попытался растолкать друга.
Тот зашевелился под простыней, как пробуждающийся осьминог, шевеля сразу всеми конечностями. Совершенно не там, где ожидал Саша, появилась физиономия Лени, который четко произнес:
– Еще пять минут! – и попытался спрятаться в простыне.
– Письмо тебе, говорю! – строго сказал Александр.
– Почему мне?
– Не знаю. Мне почему-то кажется, что это тебе, – повторил Саша, но уже без былой уверенности.
Леня высунул из простыни руку, схватил послание, и рука с листом исчезла под простыней. Послышалось бормотание: «Мне надоело это свинство. Я ухожу, потому что не могу больше жить с идиотом!»
– Действительно, мне! «Твоя последняя выходка...» – затем он умолк, но продолжал экать и мекать, дочитывая письмо до конца.
Потом Леня сел на матрасике, и простыня сползла с него, как с торжественно открываемого бюста «брошенному мужу».
– Что-нибудь случилось? – тревожно и участливо поинтересовался Саша.
Вместо ответа Леня потер лоб и уставился в угол. Саша тоже посмотрел в угол – там ничего не было.
– Слушай, Сань! Ты помнишь, что вчера было?
– Помню, – ответил верный друг не задумываясь, – почти. Пили, что там еще могло быть?
– А потом?
– Потом опять пили.
– Где?
– Везде.
– Так! – Леня продолжал тереть лоб и смотреть в угол. Саша на всякий случай тоже посмотрел туда, но в углу так ничего и не появилось. Вдруг Саша хихикнул, вспомнив еще один эпизод исторической ночи:
– Бабу ты какую-то гонял. Правда, не помню где. Или она тебя гоняла, – задумался Александр, мучительно восстанавливая в памяти последовательность неясных образов. – То ли в Москве, то ли в самолете, то ли здесь уже? Точно! – обрадованно воскликнул Саша, вспомнив. – Она орала на тебя сильно. И выгнала потом.
– Выгнала? – ужаснулся Леня. – Но я же здесь, – удивленно оглядел он комнату.
– Вот то-то и оно, – развел руками Саша. – А кто это была?
– Это была моя жена, – драматическим шепотом произнес Леня и перевел туманный взгляд на Сашу, – а это, – помахал он запиской, – последнее прости!
– Может, вернется еще? – с тихой надеждой молвил Саша.
– Нет, не вернется. Я ей уже во где, – ответил Леня и показал, где именно он своей жене.
Повисла тягостная пауза, которую прервал Саша:
– Мент родился!
– Чего? – не понял Леня.
– Я говорю, тихий ангел пролетел, – пояснил Саша.
– Не знаю, как там ангел, а уж я пролетел – это точно! – Леня тряхнул головой. – Так! Надо жить, мы еще увидим небо в алмазах! Посмотри в холодильнике, может, осталось, чем подлечиться...
– Я не знаю, где это. Я здесь первый раз, – скромно сказал Саша.
– Ах да! – Леня встал, поплелся на кухню и достал из холодильника початую бутылку «Абсолюта».
Саша подал ему два первых попавшихся под руку стакана. Леня налил по полстакана, протянул Саше.
– За что? – деловито осведомился Александр.
– А так, – махнул рукой Леонид.
– Не, так нельзя. Давай за новую жизнь, а?!
– За новую жизнь! – как эхо, невесело отозвался Леня.
– Бог ты мой! «Абсолют»! С утра! Стаканами! Хорошо! – скривился Саша, но замахнул как миленький.
– А куда денешься? – философски спросил Леня и тоже замахнул. Замычал, зажмурился, мотнул головой, ударился об угол холодильника и открыл глаза. Это был уже другой человек.
– Лень, а тебе не кажется, что вон тот петух...
– Какой петух? – отозвался друг, хрустя крекером.
– Вон тот, который яйца жрет. – Саша указал за окно на рекламный щит.
– Ну? – спросил Леня, мучительно раздумывая, стоит ли еще налить.
– Тебе не кажется, что он похож на Энтони Хопкинса в роли каннибала Лектера? – спросил Саша.
Леня внимательно вгляделся в голубоглазого петуха и, когда тот ему подмигнул, сказал:
– Точно. А я все время думал: кого он мне напоминает? – Леня налил еще по чуть-чуть и поднял стакан, приветствуя петуха: – Здравствуй, Хопкинс, Новый год, приходи на елку.
Историческое пари
Саша хотел разлить остатки водки, но Леня решительно отобрал бутылку.
– Погуляли и хватит, – заявил он, – а то мы с тобой совершенно расслабились, а дел еще вагон.
– На то были поводы, – примирительно сказал Саша.
– Это какие же? – поинтересовался Леня, доставая из холодильника йогурты и четыре яйца, но, взглянув на «Хопкинса», два яйца положил обратно.
– Мой облом, твой приезд. Это что, разве не поводы, чтобы выпить? – с вызовом спросил Саша.
– Таких поводов я тебе найду тысячу, посинеешь пить, – саркастически заметил Леня.