Свадебный рэп

Геннадий Севастьянович нажал кнопку готовности к контактам. В зале тихо прозвучал мелодичный аккорд, портреты засветились чуть ярче, и в результате (тут уж и не поймешь чего: то ли технической уловки, то ли из-за действительного переселения душ) портреты словно ожили, и в их глазах появился живой блеск.

— Здравствуйте, Геннадий Севастьянович, — прозвучал знакомый голос.

— Это вы, Достоевский? — удивился Начальник. — Вы уже здесь?

— Вы же сами завизировали указ о посмертном присвоении мне звания героя, — в свою очередь, удивился Достоевский.

— А вы хотели войти в историю как раздолбай с комплексами стареющего козла, который по пьянке завалил операцию на сотни миллиардов долларов? Спасибо, мне такое пятно на Конторе не нужно. Вы погибли как герой, спасибо вам за это.

— А куда мне было деваться, вы бы везде меня нашли, — с безнадежной тоской в голосе сказал дух. — Вот я и решил продать себя подороже.

— Хороший финал для разведчика, — одобрил Начальник, — кровавый и романтичный.

— Ато! — удовлетворенно откликнулся Достоевский.

— Мы слушаем вас, — сказал голос с сильным английским акцентом.

— Ким, это вы? — спросил Начальник.

— Да.

— Рад вас слышать, — обрадовался Начальник (с Кимом Филби действительно можно было посоветоваться), — я здесь из-за проблемы, возникшей по вине Достоевского.

— Мы не хотели бы создавать прецедент и ревизовать дела павших героев. Согласитесь, у каждого разведчика в прошлой жизни есть такие моменты, которые можно трактовать по-разному. Но это порочный путь. В конце концов все герои будут низвергнуты, а пьедестал займет какая-нибудь… — Дух Филби ненадолго замолчал, подбирая подходящее известное ему русское слово, потом, стесняясь очевидной неприличности слова, сказал «блядь» и сухо закашлялся.

— Я далек от того, чтобы ворошить дела Александра Сергеевича, он среди вас и, конечно же, герой, я сам подписался под этим. Так всем спокойнее. Но ситуация с Россией в результате его, блин, геройской деятельности сложилась аховая. Два молодца скупили все долги России, но что они хотят сделать с ними, нам неизвестно.

— Они хотели вернуть их нам! — выкрикнул Достоевский.

Голоса на том свете рассмеялись.

— Подождите, — остановил смеющихся Ким Филби, — насколько я понимаю, дело очень серьезное. То есть страна все время находится под дамокловым мечом политического удара, возможно, с юридическим отчуждением территорий и конечным расчленением страны.

— Совершенно верно, — подтвердил Начальник, — трудно даже предсказать, какого рода катастрофа нас ожидает.

— Что же вы предполагаете предпринять? — спросил дуайен цеха тайных агентов внешней разведки Филби.

— Мне кажется, что проблема во многом будет решена, если владельцы долга почувствуют ответственность за Россию, другими словами, нам надо создать такую ситуацию, когда эти долги станут их долгами.

— Простите, но это же… — начал догадываться Филби. — Вы хотите передать им власть? А как же существующий президент?

— А что существующий президент? — в сердцах воскликнул Геннадий Севастьянович. — Не более чем символ. И то неизвестно чего. Они ему эти долги не отдадут, а если сами возглавят страну, то и долги придут в Россию.

— Но вы отдаете себе отчет, что они становятся владельцами страны как обладатели контрольного пакета акций? — спросил Филби.

— Нового царя хотите посадить на престол? — взвизгнул кто-то.

— Подождите, Блюмкин, — остудил его Филби, — тут действительно дело серьезное, но я, как подданный Великобритании, не вправе вам давать советы по такому щекотливому вопросу. Тут есть ваши товарищи, может быть, они что-то скажут? Товарищ Рамзай.

— Я немец, товарищ Филби, — ответил голос Рамзая.

— Берджеса я не спрашиваю, мы с ним земляки, — сказал Филби. — Вы тоже, Блейк, вне игры. Радо, а как вас звать?

— Шандор. Я венгр, и мне на все российские дела наплевать. Теперь по крайней мере. Я никогда в нее особенно и не верил, просто мне было интересно приносить максимальный вред, а Россия предоставляла для этого неограниченные возможности.

— Кто тут у нас еще?

— Рамон Меркадер и Диего Сикейрос! — выкрикнул молодой голос.

— Но мы мексиканцы, — предупредительно пророкотал другой голос, постарше.

— Кто же здесь из России? — растерянно спросил Ким Филби. — Вот незадача. Конан Молодый, а вы чего молчите, вы же, кажется, русский?

— Честно говоря, я так долго скрывал свое происхождение, что твердо ничего сказать не могу. И потом, нас же учили, что только интернациональное имеет какое-то значение, а национальное — это атавизм, от которого надо всячески избавляться.

— Понятно, — устало подвел итог этой переклички Филби. — Геннадий Севастьянович, вам придется советоваться только с Достоевским.

— А я литовец, — язвительно сказал Достоевский, — и уж если кто и может претендовать на российский престол, так это наши Ягеллоны. — И дух Александра Сергеевича сатанински захохотал.

— Купите долги и царствуйте на здоровье. А, кишка тонка? — в свою очередь, съязвил Геннадий Севастьянович. — Самозванцы!.. — процедил он сквозь зубы.